Элеанор Ригби
Шрифт:
Только не думайте, будто у меня очередной приступ самобичевания. Вовсе нет. Я не испытывала неприязни к самой себе. Никогда. Подростком я вообще ни о чем подобном не задумывалась – ведь мне никто не объяснил по-хорошему, как важны для человека внешность и фигура, а во взрослой жизни – деньги и власть. Уильям с Лесли в этом деле толк знали, и мне они казались почти кинозвездами. Уже потом, повзрослев, они стали моими друзьями и советчиками, просветив меня на тему устройства мира. А до той поры я наивно и твердо верила, что все мы выходим в жизнь с равными (более или менее) шансами на успех, а потому и вела себя соответственно.
Сначала
Я сидела в больничной палате и, глядя на мирно посапывающего Джереми, гадала, что же ему сейчас снится. Так, пытаясь понять, что за парень мой сын, я и сама незаметно уснула. За двадцать лет человек не успевает до конца повзрослеть, хотя как личность он уже сформировался, тем или иным образом. Я не заметила ни дорожек от иглы на его руках, ни татуировок, но задумывалась о его детстве и… понятия не имела, что мне теперь с ним делать.
Когда взошло солнце, а Джереми даже не шелохнулся, несмотря на суету сестер в коридоре, голоса пациентов и включившиеся в работу аппараты, я оставила сыну записку, в которой дала четкие указания позвонить, как только он проснется. И поехала домой. Несколько часов я не вспоминала о своих зубах, и теперь челюсти ныли. Впервые за многие годы квартира не показалась мне тоскливой – скорее в ней ощущалось какое-то напряжение.
Я не могла ни присесть, ни прилечь. Хотя ночь выдалась бессонная, энергия била из меня ключом. Я чувствовала себя как человек, в жизни которого появилось что-то новое, и поэтому занялась пустой, однообразной ерундой: раздвинула шторы, прошлась по квартире с мешком для макулатуры и собрала ненужные журналы, помыла полы и окна. Покончив с уборкой и оценив чистоту и порядок, я решила, что теперь сюда напрашиваются цветы. Так что завела машину, сгоняла в один магазинчик в западной части Ванкувера, где почти в середине лета можно купить крепкие белые пионы, и вернулась домой, наслаждаясь прохладой раннего летнего утра. Знать бы, что от недосыпания я становлюсь такой деятельной, давным-давно ограничила бы себя в ночном отдыхе. Самочувствие было превосходное и настроение отличное.
И тут, через восемь полос от меня, по ту сторону автострады я заметила нечто, что сначала показалось мне черной собакой, бредущей вдоль кромки дороги. Однако это было не животное: мой Джереми на четвереньках полз на запад. Бог ты мой!
Я рванулась вбок,
– Ты что, ненормальный? Ты что творишь-то?
Джереми не остановился, и мне пришлось идти рядом.
– Ползу к солнцу. В бухту Подковы, – ответил он.
– За каким фигом?
– Там свет. Меня после вчерашнего к свету тянет.
– До бухты пятнадцать миль. И почему ползком?
– Это поза смирения. Нелепо вести такие разговоры.
– Почему бы просто не пойти с опущенной головой? Это тоже смиренная поза. – Я пригляделась к нему: он разодрал в кровь ладони и колени. – Джереми, ты порежешься. – На асфальте поблескивало битое бутылочное стекло. – Ну хватит. Вставай, а то не хватало еще перед копами объясняться. – Меня сильно занимал вопрос: почему до сих пор никто не вызвался ему помочь или, на худой конец, не арестовал?
– Я вполне способен о себе позаботиться.
– Тогда докажи, что ты взрослый человек: встань. Джереми, ты под кайфом?
– Нет.
– А записку мою прочел?
– Ага. Хотел позвонить тебе, когда доберусь.
– До бухты Подковы?
– Мне казалось, что туда вполне реально доползти.
Я все шла рядом, мимо проносились машины – казалось, картина никого не беспокоит (мало ли вокруг ходит полных женщин и ползает молодых людей).
– Ты сколько уже прополз?
– Пока немного.
– Господи.
Вдруг парень взглянул на меня и сказал:
– Ладно, такое предложение: ты немножко со мной проползешь – и хватит на сегодня.
– «Немножко» это сколько?
– Отсюда – вон до того брошенного колеса. Рукой подать.
– Идет.
Вот таким образом я ползла по Трансканадской магистрали на пару с сыном. Я слышала, что, став родителями, люди забывают о себе и плюют на собственное достоинство. Можно сказать, теперь я лично проходила ускоренный курс.
Он спросил:
– Как вчера спалось?
– Глаз почти не сомкнула. Однако чувствую себя прекрасно.
– Рад слышать. Чем занималась?
– В квартире прибралась. – Мимо с гудением проехало несколько машин, а вот то, что полицейские до сих пор не объявились, вызывало серьезные опасения за судьбу нашей цивилизации. – Еще за букетом съездила. Цветы не покупала уже лет – м-м… да никогда в жизни.
– Прелесть. А какие?
– Пионы.
– Какого цвета?
– Белые.
– Нежные, да?
– Очень.
– Люблю пионы.
Прохлада цветов сильно контрастировала с уличной пылью, щебнем и раскаленным асфальтом.
– Ты правда никогда раньше не дарила себе цветы? – Несмотря на слежку, некоторые стороны моей жизни так и остались для него загадкой.
– Себе? Никогда.
– Почему?
– Да потому что это классический способ побороть одиночество – такому в книжках учат. «Вы заслуживаете, чтобы вам дарили цветы! Купите себе букет». Ты представь: если мужчина заходит в магазин и рассматривает книгу на тему одиночества, все присутствующие дамочки шеи себе сворачивают, глядя на него. А если женщина интересуется той же книжкой – магазин мигом пустеет.