Элегия забытых богов
Шрифт:
– Значит, для неё и правда, могла пройти лишь одна ночь, – больше для себя сказал граф. – Что было дальше?
И Летта рассказала, как её провели в храм, как закрыли в каменной келье, как накормили, и она уснула, а проснулась уже вечером в фургоне. Связанная. Как её протащили на верёвке меж двух дубов. Не стала она скрывать, что сразу же пыталась вернуться обратно, но выход исчез. Как плутала в поисках кого-нибудь из детей, чтобы тихонько увязаться следом и попытаться выйти. Как хотелось пить.
– Потом встретила женщину, и она вывела
Про то, что женщина вовсе не дух, про то, что она дала напиться и уж, тем более, про подаренную пуговку рассказывать не стала. Не договорила? Да. Но не солгала же.
– Ты её узнала?
– Нет.
И опять ответ был более чем честным. Ведь не узнала же. Её ночная собеседница и сама не знала, кто же она есть.
– Верно, что это я, откуда тебе знать обитателей Долины благородных предков, – пробормотал граф и опять обратился к девочке. – Та женщина говорила с тобой?
– Говорила, – смутилась Летта. – Но она была такая странная, говорила, что ничего не помнит. Ни кто она такая, ни как попала в Долину. Да, очень она странная. На вид как будто бы и молодая, а так, я не знаю, как это может быть, но как будто старая-старая. Такая старая, что ничего не помнит.
– За Гранью духи внешне не меняются, – отметил его светлость опять больше для себя. – Но чтобы теряли память, такого я не слышал, – дальше он развивать мысль не стал и опять повернулся к Летте. – Это всё, что с тобою там случилось?
Олетта истово закивала. Кажется, её сейчас отпустят. Как бы не так. Допрос длился почти до обеда. Спрашивали, какой дорогой она шла, какие растения или животные ей могли повстречаться. Видела ли она кого из духов. И про погоду в Долине тоже спрашивали. Про дневное и ночное светило, про звёзды и облака. Про туман. Даже про то, плакала она или нет, и сколько раз сходила в туалет. Благородная тэйни уже много раз хлопнулась бы в благородный обморок. Летта стойко сносила всё. Спасибо, что не бьют.
После того, как граф понял, что ничего больше из Летты не вытянет, её отпустили на все четыре стороны. Наконец-то её мытарства закончились. Можно бы спрятаться от всех и отдохнуть, но спать совсем не хотелось, а есть – да. Время-то уже обеденное. Опять же давала себе слово стать серьёзнее и от работы больше не отлынивать. Потому стоило отправиться на кухню.
***
Когда Олетта появилась на кухне, все на миг замерли. Первая очнулась судомойка Лурька – девка немногими годами старше, но глупая до невозможности, что честно компенсировалось покладистостью и безотказностью. Во всём, хоть в работе, хоть в доступе к телу.
Лурька выронила решето со столовыми приборами и тоненько завизжала. Остановилась только после того, как главный повар наотмашь ударил её по щеке, но и, отлетев в угол, продолжала причитать:
– Ульгим*, ульгим!
– Лурька, ты чего, это же я, Летта, – нужно было налаживать контакт среди своих. – Я вернулась и готова работать, – это она уже сказала Тощей Ингре, ловко прячущейся за спинами своих более тучных сотоварищей по кухне.
– А чем докажешь, что ты не ульгим? – подозрительно прищурилась кухарка.
– Ну как же. Я живая, тёплая. Разговариваю с вами. Хотите, ущипните меня. – Олетта склонилась к бачку и взяла оттуда чищеную морковку, чтобы продемонстрировать, что она и ест, как все люди. – Ты что делаешь?! – возмутилась она, когда поварёнок исполнил её просьбу и больно ущипнул за попу.
– Сама же велела ущипнуть, – нагло усмехнулся он.
– Значит, правду горничные сказали, что ты вернулась, – главный повар ловко разогнал мокрой тряпкой подчинённых по местам и упёр пухлые руки в бока. – Вроде как даже и ночевала в их покоях. Сама госпожой стала? – он зло прищурился.
– Да какая из меня госпожа, гон Юнир, – махнула рукой Летта. – Я всё та же дочка Кривой Ташки.
– Дочка Кривой Ташки, говоришь? Это хорошо, что не забыла своё место, побывав в господской постели. Ночью ко мне придёшь. Чего уши развесили? Работать! – закричал шеф на примолкнувших подчинённых. И ты не стой, – это он уже Летте приказал, – бери лохань с помоями и тащи к свинарнику. Даром кормить здесь никого не буду.
Олетта кинулась исполнять приказание. Её признали свои. А что гон Юнир велел прийти к нему, так мало ли что он сказал.
Девочка честно отработала допоздна, стараясь не замечать гадких ухмылок, а то и ревнивых взглядов кухонных работников. Загружал её главный повар, как взрослую. К вечеру тряслись руки и заболела спина. Пока гон Юнир вальяжно отдавал последние распоряжения, Олетта тихо исчезла.
Это с каких же пор стали запирать бельевую? А ночевать ей теперь где? Не то, чтобы бельевая была единственным местом, где можно было провести ночь, но в комнатушке у матери обязательно кто-нибудь, да есть. Придётся пробираться на чердак, там валялась старая мебель, а ещё проходило несколько каминных труб, какая-нибудь из них, да обязательно была тёплой. Господа такие нежные, осень едва началась, а они уже разжигали камины. Но это и хорошо, от их щедрот и Летте тепла хватит. Одно плохо, её ещё новая одежда совсем испачкается в чердачной пыли. Нужно бы выпросить у гоны Риги что-нибудь из старья. Правда, у ключницы хватит наглости потребовать новую одёжу обратно. Отдавать такие красивые вещи совсем не хотелось.
***
– Ты где была, почему не пришла, как я велел? – это первое, что гон Юнир спросил с утра.
– Так это, тэйн Феррес велел к нему ночами приходить, – говорить такое про себя было стыдно, но ничего другого в голову не приходило.
– Да? Чего он в тебе нашёл? Ещё больше проверить хочется, – все три подбородка главного повара весело заколыхались. – Отведём завтрак, отлучимся с тобой в кладовку ненадолго, – деловито сообщил он и отвернулся к своим сковородкам. Пока господам и их гостям не подали завтрак, отвлекаться было некогда.