Электронная коммерция в России и за рубежом: правовое регулирование
Шрифт:
Целесообразность и разумность вышеуказанных подходов к определению применимого права к отношениям, связанным с нарушением исключительных прав, не позволяют в полной мере согласиться с С.А. Бабкиным в том, что существующие коллизионные нормы в целом способны адекватно регулировать такие отношения, в силу чего разработка специальных коллизионных норм «для Интернета» нецелесообразна [347] . Как видно, наличие таких специальных норм весьма желательно для применение защиты исключительных прав от нарушений в сети «Интернет», где последовательное применение правила lex protectionis приводит к значительным сложностям, судебным издержкам и судебным ошибкам.
347
См.: Бабкин
Остается надеяться, что подходы, изложенные в Принципах ALI, найдут свое отражение в законодательствах отдельных стран, а возможно, и в нормах наднационального законодательства.
§ 6. Некоторые компаративные выводы и перспективы развития норм о юрисдикции в сети «Интернет»
Анализ законодательства и судебной практики по вопросам юрисдикции в сети «Интернет», как в части определения вопросов компетентности суда по рассмотрению спора, так и собственно регулирования отдельно взятой страной отношений, возникающих в Интернете, со всей очевидностью демонстрирует несостоятельность так называемого скептического подхода к интернет-юрисдикции. Суть данного подхода сводится к тому, что отсутствуют какие-либо фактические и юридические основания для подчинения отношений, возникающих при использовании Интернета, той или иной юрисдикции, основанной на территориальном признаке. Тем самым отрицается не только применимость традиционных критериев определения юрисдикции к интернет-отношениям, но и притязания отдельно взятого государства регулировать такие отношения [348] . Трансграничный и общедоступный характер Интернета приводит с точки зрения сторонников данного подхода к тому, что сфера юрисдикции одного государства в данной области полностью совпадает со сферой юрисдикции любого другого, что влечет их взаимную нейтрализацию.
348
Емкий и краткий анализ на русском языке данного подхода см.: Бабкин С.А. Интеллектуальная собственность в сети «Интернет». С. 231 и сл.
Практика демонстрируют иную картину. Если принять во внимание роль сети «Интернет» в экономике и прочих сферах жизни общества, становится очевидным, что он слишком важен для того, чтобы государства смогли просто так его отпустить «в свободное плаванье» абсолютного саморегулирования [349] . При этом Интернет не является абсолютно виртуальным пространством: его пользователи – живые люди, которые находятся на определенной территории, а также компании, которые обладают активами, расположенными на определенной территории. Инфраструктура Интернета (кабели, серверы и иное оборудование) также физически локализована на определенной территории. Все это создает условия для применения классических оснований для установления судами своей юрисдикции в отношении субъектов интернет-отношений.
349
Достаточно красочно и убедительно это продемонстрировано в известной работе: Goldsmith J., Wu T. Who Controls the Internet: Illusions of a Borderless World. Oxford University Press. 2006.
Как следствие, суды нередко весьма успешно применяют традиционные подходы для решения вопросов установления своей юрисдикции в отношении иностранных ответчиков по спорам, возникающим в связи с использованием сети «Интернет». Безусловно, имеет место определенная их адаптация к специфике Интернета, но в остальном это все те же «минимальные контакты», «место исполнения договора», «место совершения правонарушения или наступления его вредоносных последствий».
Критерий направленности осуществляемой в Интернете деятельности на определенное государство приобретает все большее значение при решении вопросов, связанных с юрисдикцией судов такого государства или выбора права такого государства в качестве применимого. В Европейском союзе данный критерий ограничен B2C– сегментом – трансграничными потребительскими договорами, обеспечивая потребителей не только возможностью предъявления исков из таких договоров в свой «родной» суд, но и гарантиями, предоставляемыми их «родным» правом.
В США критерий направленности деятельности не ограничен лишь сферой потребительских договоров, но носит характер одного из факторов, принимаемых во внимание при определении наличия минимальных контактов с территорией штата, необходимых для установления юрисдикции. В настоящее время некогда популярный тест скользящей шкалы, выработанный в деле Zippo, практически не применяется, уступив место критерию направленности деятельности.
Что же касается российского права, то с момента первого издания данной книги произошел ряд изменений, касающихся каждого из трех видов юрисдикции.
В части судебной юрисдикции (jurisdiction to adjudicate) можно упомянуть следующие изменения.
Во-первых, конкретизирована юрисдикция судов общей юрисдикции в отношении потребительских отношений с участием иностранных интернет-компаний за счет добавления возможности предъявления физическим лицом иска к такой компании, если будет установлен факт распространения ею интернет-рекламы, направленной на российского потребителя. (ч. 7 ст. 29 и п. 2 ч. 3 ст. 402 ГПК РФ).
Во-вторых, установлена исключительная юрисдикция Мосгорсуда по рассмотрению в качестве суда первой инстанции споров, связанных с защитой исключительного права на объекты авторских и (или) смежных прав (кроме фотографических произведений), при условии предварительного принятия обеспечительных мер в виде ограничения доступа к соответствующему интернет-ресурсу (ст. 144.1 ГПК РФ).
В части определения права, применимого к соответствующим отношениям (jurisdiction to prescribe), произошел ряд изменений, касающихся преимущественно публичного права.
Критерий направленности деятельности как условие установления юрисдикции российского суда или выбора применимого права, изначально применявшийся в российском праве в весьма фрагментарной форме, все чаще используется в российском законодательстве. Помимо положений ст. 1212 ГК РФ он с 2015 г. нашел свое отражение в Законе об информации применительно к определению сферы действия специального регулирования деятельности поисковых сервисов, посвященному «праву быть забытым» (ст. 10.3), а также в разъяснениях Минкомсвязи России по вопросам определения сферы деятельности законодательства о персональных данных.
Что касается юрисдикции, связанной с обеспечением исполнения судебных решений (jurisdiction to enforce), здесь также произошел ряд изменений, ключевым из которых является расширительное толкование судами понятия «международный договор» для целей принятия решения о признании и принудительном исполнении иностранного судебного решения за счет отнесения к таковым практически любых международных соглашений, в которых имеется хотя бы намек на осуществление сотрудничества между Россией и государством, где было вынесено решение, по вопросам, имеющим отношение к проблематике судебного решения.
Еще одним трендом стало все расширение сферы применения механизма блокировки интернет-ресурса, обеспечивающего, по сути, возможность исполнения решений российских правоприменительных органов без необходимости обращения к иностранным органам власти. Такого рода механизм обеспечивает определенный уровень самодостаточности указанных решений и способствует их реализации «своими силами», повышая тем самым информационный суверенитет государства. Безусловно, существует большое количество способов обхода такого рода блокировок, однако даже несмотря на это они обеспечивают минимальную техническую исполнимость вынесенных решений в отношении той категории пользователей, которые не применяют специальные средства обхода блокировок.