Элем
Шрифт:
Вот тебе приехали. Но у меня почему-то готов ответ.
– Сомневаюсь.
– Почему? Никакой души нет?
– Есть, но не в ней дело.
– А в чём?
– Они не хотят с нами встречаться. Им это не нужно.
– Но ведь...
– Они счастливы, если тебя устроит такое объяснение.
– Без нас?
– В том числе, благодаря этому.
Алина пытается представить себе, как бы ей удалось не думать о её папе и маме. Обо мне. Её коробит от этих мыслей.
– Но это гадко!
– Вовсе нет. Гадко причинять друг другу боль, думая при этом, что проявляешь заботу. Гадко
– Ради любви можно и потерпеть. Иначе что? Одиночество?
– Вполне вероятно.
В её глазах я вижу ужас и страдание.
– Ты ненавидишь людей.
– Нет. Ненависть к людям — это расточительство. Впрочем, как и человеческая любовь.
– Уходи!
Я стою у станции метро. Мимо меня идут люди. Невыспавшиеся, злые, озабоченные, ищущие виноватых, лелеющие в себе радости, увлечённые будущим, наполненные важностью, скорбящие, покорившиеся судьбе, заблуждающиеся, пребывающие в сладком неведении. Бесконечный поток смертей и болезней. На многих из них я вижу тёмные пятна. Где-то на самом дне сознания бродит мысль о том, что нужно куда-то бежать и кого-то спасать. Убиваю её, как назойливую муху.
Фальк ждёт меня в условленном месте: на скамейке в Центральном Парке Развлечений. Когда и как мы условились, мне неизвестно. Осознание договорённости вдруг приходит ко мне — вот и всё.
– Догадываешься, о чём я хочу тебя спросить?
– начинаю я нашу беседу.
– Угу.
Эмоциональную окраску его мычания можно интерпретировать, как угодно.
– А я всё равно спрошу.
– Ну, так спрашивай уже.
– Что будет, если я найду в Учреждении себя?
– Земля налетит на небесную ось, - язвительно цитирует он Михаила Афанасьевича.
– Я серьёзно.
– И я серьёзно.
– То есть у тебя есть возражения?
Фальк кривится.
– У меня встречный вопрос, - говорит он.
– За кого, интересно, ты меня принимаешь?
– За того, за кого ты сам хотел. Не я тебя отыскал на просторах Элема, а наоборот. Я знаю твоё имя, но тебя нет в моём сценарии.
– Допустим. Что это нам даёт?
– И ты — единственный, кого я здесь воспринимаю, как нечто... живое.
– Делаешь успехи.
– Значит, я здесь не по своей воле?
Он качает сокрушительно головой, как бы говоря: учишь тебя, учишь...
– А вот это уже чистой воды рассудочная спекуляция! Причём, параноидального свойства.
Смотрю на детишек, совершающих опасные кульбиты на качелях. Где их родители?
– Мороженого хочешь?
Не улавливаю в его словах издевки и соглашаюсь молча, кивком головы. Фальк подзывает лоточника. Долго выбирает два эскимо. Протягивает одно мне. Мы синхронно разворачиваем фольгу. Выглядит продукт натурально, но есть его не хочется. Бросаю свой в урну. Фальк следует моему примеру. Перекусили, называется.
– Куда ведёт моя дорога?
Он мне не ответил сегодня ни на один вопрос, но я с тупым упрямством продолжаю бомбить его.
– К твоему сердцу.
Ого! Моя настойчивость даёт плоды.
– Почему тогда я не могу дойти до конца?
– Потому что ты не знаешь своего сердца.
– Так просто?
– В этом мире всё просто.
– В «этом»?
– подчёркнуто киваю на окружающий нас Элем.
– В любом.
Что хорошо, так это то, что с ним можно не церемониться. Встаю со скамейки и ухожу по аллее, по-пижонски засунув руки в карманы. Что-то касается моих пальцев. Вытаскиваю находку на свет. На ладони лежат цветные пилюли, купленные недавно у Галантерейщика. Беру одну из них, напоминающую зелёную, и кладу под язык. Она растворяется.
Стою у двери с позолоченной табличкой «Профессор Розенталь», когда раздаётся звонок от мамы. Отвечаю. Минут пять до назначенного времени у меня ещё есть. Долго выкручиваюсь, пытаясь объяснить, почему не был у неё уже целых два месяца. А что, и вправду два? Про работу пока ни слова не говорю. Но она меня огорошивает совсем другим:
– Алина мне звонила. Сказала, что вы расстались.
– Алина? Тебе?
Их взаимная антипатия настолько велика, что я не представляю, как они могли обменяться номерами телефонов.
– Помирились бы вы.
– Она же тебе не нравится.
– Разумом не нравится, а сердцем чувствую, что она тебе подходит. На мои бабские капризы не обращай внимания.
Не то же ли самое она мне говорила перед свадьбой?
– У нас всё сложнее, чем ты можешь себе представить.
– Сложности от вас самих исходят. Выбросьте их на помойку, и всё наладится.
С этим утверждением не могу не согласиться. Проблема в том, что я перестал хотеть быть «несложным».
– Забудь о ней, мам.
Вздыхает. Боюсь, что другого выхода у неё и нет, кроме как смириться.
Поворачиваю ручку вниз до упора и толкаю дверь внутрь. Меня встречает приёмная, обставленная мягкой мебелью, выполненная в тёплых, успокаивающих тонах. Секретарша улыбается, завидев меня, и помогает повесить пальто на вешалку. Всё так же, не говоря ни слова, я прохожу в кабинет, примыкающий к приёмной. Мне назначено. Меня здесь знают и любят за мои постоянные денежные взносы.
Профессор встаёт из-за своего массивного стола и идёт ко мне, раскинув руки для объятий, приговаривая при этом что-то ободряющее, как настоящему больному. Я его не слышу, а только с любопытством рассматриваю разноцветные пузыри, которые вылетают из его рта. Он похож на героя мультфильма, объевшегося шампуня.
Да, у меня есть свой собственный психоаналитик. Появился он в моей жизни несколько лет тому назад по настоянию моей бывшей. После того несчастного случая. Мы с моим доктором придерживаемся одинакового мнения, что именно тогда и начались мои умственные отклонения. Только он думает, что они вылились в тихое помешательство, и я его в этом не разубеждаю.
Моя бывшая настояла на лечении и последующем наблюдении, поставив в качестве ультиматума развод. Мы всё равно развелись, а доктор остался — теперь уже для спокойствия матери, которая успела привыкнуть к нему. Мне не трудно один раз в месяц появиться у него в офисе и дать себя пощупать, производя, по возможности, впечатление адекватного пациента, не имеющего ничего против предосторожностей.