Элем
Шрифт:
Мелькают завлекательные вывески: «Аренда продуктов», «Центр психологической помощи для переживших смерть», «Кисельный каток»... Давно там не был. Надо бы заглянуть. Миную Площадь Трёх Бакалавров с эпохальным монументом: трое небритых юношей, запряжённых в телегу, с неподдельным страданием на лицах. Отдаёт чем-то Репинским. Помню, Фальк мне рассказывал легенду о них. Каждую ночь им снится один и тот же навязчивый кошмар: будто завтра экзамен, а они — ни в зуб ногой по теме предмета. Со мной такое тоже случается. Я имею в виду сны.
А это что за шлагбаум?
Дорогу
– Пропуск!
– требует он, не улыбаясь.
Ищу глазами какую-нибудь табличку на здании. Ага, вот она: «Учреждение №322».
– Милейший, - обращаюсь к солдату.
– Где у вас тут бюро пропусков?
– Оно не у нас. Вам в мэрию идти нужно.
– А что здесь? Если не секрет, конечно.
– Само собой секрет, - охотно поясняет солдат.
– Ежели б секрета не было, то зачем бы тогда тут нужен был я?
Логично.
– Скажите, а если я попытаюсь проникнуть на вверенную вам территорию силой или хитростью, вы стрелять будете?
– Разумеется. Нам разрешено даже без предупредительных выстрелов. И контрольный в голову — обязательно.
– Экие строгости!
– По-другому нельзя. С нашим народом-то.
Солдат твёрд и совершенно спокоен. Но он мне нравится своей суровой непреклонностью и готовностью умереть (и убить) за дело, поблёскивающей в глазах.
– Что ж, - сообщаю ему о своих дальнейших планах.
– Порядок есть порядок. Пойду в мэрию.
Солдат одобрительно кивает и уходит обратно в будку, видимо, распознав во мне человека нестроптивого.
Людочка встречает меня чуть ли не у порога. Она уже прочитала кое-что из списка, данного вчера мной. Ей это жутко интересно. Но только вот не всё понятно.
– Лет через пять это пройдёт, - успокаиваю её.
– Продолжай штудировать матчасть. Ну, и я всегда — к твоим услугам.
Она рассыпается в благодарностях, не уловив иронии, а я иду к своему столу. Будто к неприступной крепости. Открываю проект. Меланхолично листаю страницы. В какой-то момент замечаю нечто «между пикселей». Но какое-то не такое, как всегда. Выпуклое, что ли, объёмное. Концентрирую на нём своё внимание. Сижу в полной прострации некоторое время. Тру руками виски. Картинка не исчезает и даже наоборот — становится более чёткой и яркой, с множеством деталей. И в то же время в ней — сразу всё. У меня нет слов, чтобы описать её доступным мне языком, но я всё равно уже знаю, что она такое: это решение проблемы.
Закрываю глаза и мысленно посылаю благодарность Галантерейщику за его пилюли. Орденом бы его наградить не мешало.
Стучусь в стеклянную дверь. Получаю молчаливое согласие. Вхожу и сажусь в кресло напротив стола хозяина кабинета.
– Вадим, нам нужно поговорить.
– Уже разговариваем.
Он смотрит на меня, пытаясь угадать, чем вызван серьёзный тон, с которым произнесена фраза. Чутьё у него, как у собаки. Но со мной оно даёт осечку. Потому что я не излучаю флюидов. Я вообще ничего не излучаю, если честно. Если бы он мог меня видеть, то перед ним открылась бы ровная белая поверхность, не обладающая даже элементарными признаками живого существа.
– Я слушаю тебя, - говорит он, намекая на слишком уж затянувшуюся паузу.
– Выбранный алгоритм — это тупик.
Вадим наклоняет голову, подчёркивая своё удивление услышанным.
– Реализовав его, мы получим лишь краткосрочную выгоду. И то не факт. Очевидно одно: алгоритм не жизнеспособен в перспективе. Реализовав его, мы погубим проект.
Начальство погружается в непродолжительные размышления — ему не положены другие.
– И ты мне это говоришь после стольких месяцев работы, одобренных, в том числе, тобой?
– Да.
Мы смотрим друг на друга. Для него, наверное, выглядит странным, что я не швыряюсь доводами. И, похоже, не собираюсь этого делать.
– Я должен верить тебе на слово?
– Почему нет?
Он стучит карандашом по столу.
– Видишь ли, я не один кручу этот проект. И потом, что ты можешь предложить в качестве альтернативы?
– Отсутствие её.
– Ты шутишь.
– Альтернатива — это замена одной негодной модели на другую негодную модель.
– Я не понимаю тебя. Ты говоришь с точки зрения терминов?
– Я сам себя не понимаю. Но дела обстоят именно так: мы должны свернуть работу над этой моделью.
Вадим откидывается на спинку кресла, трогает руками лицо, ставшее вдруг очень усталым. И тут я замечаю едва заметное серое пятнышко. Чуть пониже его правого глаза.
Опускаю к полу взгляд. Гашу в себе естественный порыв тут же ему обо всём рассказать. Во-первых, я и так уже достаточно сегодня наговорил, чтобы меня считали психом. Во-вторых, и это самое главное, мне не должно быть дела до всего этого.
– Короче, - выдыхает Вадим.
– Мне нужны более веские аргументы, чем вот это твоё иррациональное заявление. До завтра подготовишься?
– Не знаю. Постараюсь.
– Такой ответ меня тоже не устраивает.
– Другого нет. Я даже не уверен, что в принципе возможно что-либо объяснить словами. Мне нужно показать. А для этого, в свою очередь, потребуется соответствующее... настроение.
С трудом подбираю для него слова.
– Какой бред!
Пожалуй, я ещё не видел его таким несдержанным. Иду на попятную, не имея на то достаточно веских оснований. Так, розовая блажь одна перед глазами.
– Дай мне, по крайней мере, неделю.
– Нет!
Тут до меня вдруг доходит, что его категоричный отказ вовсе не связан с нежеланием подождать ещё всего лишь семь пустяковых дней. Вот оно что...
– Ты был сегодня у врача?
Мой вопрос приводит его в состояние полного замешательства.
– Откуда ты знаешь?
– Я не знаю. Я просто спросил.
Ругаю себя мысленно последними словами за потерю контроля над собой.
– Нет, погоди. Кто тебе сказал?
Он, похоже, держал это в секрете чуть ли не от самого себя. Встаю, не обращая внимания на его протесты.