Элемент крови
Шрифт:
– Ну, типа, мы с Клепой давно не общались, – шмыгнул носом лысый. – Пару тыщ лет назад была у нас страсть, я ей быстренько ноги раздвинул, типа, veni, vidi, vici[11], гы-гы-гы, – загоготал интервьюируемый. – Так и что дальше? Прошла любовь, завяли tomatus. С сыном эта змея мне видеться не разрешила, телефон ее в городской справочной не дали, сказали – засекречено. И фигли тут? С врагом моим, который меня грохнул, она потом переспала. И че в итоге получается? Кошка она драная – вот что я скажу, мужики!
Толпа бурно взорвалась оглушительными
– Теперь понятно, – вздохнул Сталин. – Эти придурки до сих пор никого не поймали. Хотят меня более детально допросить по поводу записки. Но это у них не получится.
– Скоро они начнут повальные обыски квартир, – мудро заметил опытный Мюллер. – Но с другой стороны, в городе этих квартир – миллиарды. Так что сиди и будь спокоен – у тебя еще полно времени. А может, все-таки передумаешь и сдашься?
Подобное предложение Сталину не очень понравилось.
– Генрих, почему же ты сам не явился с повинной, а предпочел отсиживаться в аргентинских джунглях? Уж я-то знаю, как это делается: ты обещаешь все что угодно, чтобы человек сдался. Но как только он придет – делай с ним что хочешь.
– Твоя правда, Коба, – покорно согласился шеф гестапо. – Но теперь не то что на улицу – даже к окну не подходи: сто штук золотом найдется много желающих заработать. Кто там тебя в кино играл? В ближайшее время всех актеров по доносам соседей похватают.
– Странно, что в городе никак не введут в обращение нормальные бумажные деньги, – облегченно рассмеялся вождь народов. – Шефа заело, что «люди гибнут за металл», и если и продают душу, то исключительно за золото: мол, это и есть самая дьяволь-ская валюта. Да они душу за что угодно продадут – возьмут и банкнотами, и чеками, и натурой. Иногда появляется крамольная мысль, что Шеф человеческий род так до конца и не изучил.
– Это точно, – визгливо хихикнул Мюллер. – Я-то грешным делом рассчитывал, что если попаду сюда, так мои навыки по поводу людей Шефу пригодятся, но оказалось – таких специалистов, как я, здесь пруд пруди. Что же касается золота – к счастью, миллионеров тут практически нет, а то было бы страшное дело. Прикинь, если бы Рокфеллер, Вандербильд и Генри Форд свою зарплату каждый месяц на товарном поезде вывозили?
Оба расхохотались. Между тем телевизор уже показывал крупным планом панораму психушки, где сожгли Франкенштейна. Камера обозревала скромное больничное отделение, где, забившись под одеяло и поблескивая глазами, лежал худощавый человек с бородкой. Бедняга непрерывно дрожал, словно ему было очень холодно.
– Володя? – удивился Сталин. – Слушай, так он опять заболел, что ли? Совсем плохой стал. Вот видишь, и до него добрались. Повезло еще мужику, что цел остался.
– Да черт с ним, – осклабился Мюллер. – Главное, что мы не на его месте, и уж тем более не на месте Франкенштейна с Клеопатрой. Помянем покойничков?
На бело-синей баварской скатерти появился литровый штоф с самодельным шнапсом.
Сталин собрался сказать, что в его возрасте много пить не стоит, но вспомнил ночные ужасы с мертвым лицом брата Ираклия и обреченно махнул рукой:
– Наливай.
В комнате раздался чарующий звон сдвинувшихся стопок.
Глава двадцать первая
Опасный посетитель
(12 часов 15 минут)
Д осмотрев новости до конца, офицер в зеленой форме выключил телевизор и расплылся в довольной улыбке. Была б его воля, он бы исполнителю орден на грудь повесил – работает парень не за страх, а за совесть. Ну что ж, это приближает день «икс»: осталось только два трупа, после чего все смогут расслабиться.
В ближайшие часы заказчик пришлет последнего курьера, и его участие на этом завершится. Можно будет просто сидеть в рабочем кабинете и ждать результатов. Смогут ли псы помешать? Уже вряд ли. Осталось так мало времени, что очевидно: они не смогут остановить исполнителя. Неплохо.
Если бы следующими стали Есенин и Айседора Дункан, так это было и вовсе отлично. К великой радости офицера, расфуфыренный поэтишка сегодня не болтается по коридору, благоухая спиртягой, не его смена. Иначе он бы уж точно не стерпел, запустил в его самодовольную рожу стаканом с карандашами. Сукин сын. Сочиняет ерунду для сопливых девочек и купается в славе – даже после смерти. А чего там ума требуется эту дебильную рифму составлять? Ботинки-полуботинки. И дурак сможет.
В коридоре уже с полчаса слышался непонятный шум. Он приложил ладонь к уху – различались отдельные слова с иностранным акцентом, сопровождаемые резким свистом воздуха, как будто работал пропеллер. До его слуха донеслись обрывки яростных фраз: «Да пустите меня наконец… это отвратительно… я буду жаловаться… канальи…».
Офицер какое-то время пробовал не обращать на шум внимания, но разборка не только не затихла, но даже усилилась. Человек за стеной перешел на крик – он просто орал в голос. Выматерившись, офицер распахнул дверь в коридор и тут же увидел, что имеет очевидный шанс спасти одного из коллег от полного уничтожения.
– Вы понимаете, в какое положение вы меня ставите? – верещал на капитана из отдела контрабанды мужик в цветастой рубашке с напомаженными щеками. – Мама мия, да вся моя семья по миру пойдет! Вы соображаете, на какие бабки я попал? Порсо маладетто!
Прижатый к стене коллега страдальчески закатывал покрасневшие глаза и пытался слабо сопротивляться, что-то хрипя. Офицер подошел вплотную, отпихнув его в сторону.
– Конфискация законна, господин Версаче, – произнес он бесстрастным тоном. – Вам прекрасно известно, что вы нарушили правила. В Аду категорически запрещены предметы роскоши. Вам волю дай – вся братва начнет костюмами от «Версаче» понтоваться.
– О, скажите, пожалуйста! – резко воздел руки вверх модельер, и офицер сообразил – свист исходит от того, что итальянец чересчур активно машет конечностями. – И что мне делать прикажете? Чем заниматься? Я же не могу, как прописал ваш идиот-ский Главный Суд, круглые сутки пахать швеей на городской имитации фабрики «Большевичка»! Все руки уже иголкой исколол, вот, посмотрите, посмотрите! – он сунул под нос офицера надушенные пухлые ладони. – Мне нужен простор фантазии, я творческая личность, черт меня побери! А вы? Что делаете вы? Заставляете меня шить семейные трусы!