Элемента.N
Шрифт:
— Ты-то чего дёргаешься? – спросила его Ева, удивляясь своему невозмутимому спокойствию.
— Не знаю, — пожал плечами парень. — Дед тот ещё ничего, хотя между нами, просто тряпка-тряпкой, а вот бабка с детства нагоняет на меня какую-то жуть. Не могу сказать, что я её боюсь, но как бы опасаюсь.
Он отбивал по полу нервный ритм одной ногой, и Ева, покосившись на эту чечётку, тихо спросила:
— Ты может, просто в туалет хочешь? Сбегай, пока не поздно. Дальше может быть ещё хуже.
Он глянул на неё недобро, но промолчал, и отбивать свою нервную дробь не прекратил.
Ей
— Елизавета Витольдовна, — отец Арсения был безупречно вежлив и обходителен, — Алексей Сигизмундович!
— Ну, мы же не будем делать вид, что эта самозванка моя дочь, — смерила её презрительным взглядом женщина, которую язык не повернулся бы назвать бабушкой. В строгом костюме, жёсткая как накрахмаленный воротник, она подошла так близко, что Ева чувствовала горечь её пряных духов, и различала едва слышный свист, который издавали её раздувающиеся тонкие ноздри. Ни дать, ни взять – кобыла старая, но породистая. И подтверждая Евино наблюдение, старуха гордо тряхнула головой и перевела свой взгляд на Арсения. Снова тряхнула головой. И из короткой, уложенной мягкой волной причёски на это её подёргивание не выбился ни один волосок.
— И твоя рыжая замухрышка тоже сегодня будет? Или ты взялся, наконец, за ум и избавился от неё?
— И ты, бабушка, тоже здравствуй! – улыбнулся в ответ на её выпад внук, и Ева им невольно загордилась. Её мать уже прошла мимо, не удостоив его ни одним лишним взглядом, и не только не ждала, но даже и не допускала возможности, что он даст ответ на её вопрос.
— Да, Изабелла будет. Будет на празднике, будет с нами, и будет моей женой.
Бабка дёрнулась, словно по ней пробежал паук, и обратила свой гнев на зятя.
— Я знала, что ты не сможешь научить его ничему. Ни хорошим манерам, ни уважению к своему происхождению, ни почтению к старшим.
Она прошипела ему это в лицо как гремучая змея, но он в ответ только улыбнулся. И поднял на Еву полный тепла и сочувствия взгляд. Но Еве не требовалось сочувствие, она улыбнулась мужу лукаво и ободряюще. Пусть эта беззубая кобра шипит, сколько хочет, они сделали всё ей вопреки, потому она так и бесится до сих пор. И они были счастливы, и они будут счастливы, и сейчас как никогда они к этому близки.
И Ева не успела ещё прийти в себя, после мощного потока счастья, что излучала сейчас Анна Гард, когда мягкие губы полноватого благообразного дядьки чмокнули её в щёку. И его большие руки сгребли её в свои объятья, и он был нескрываемо рад прижать её к себе.
— Папа, — прошептала она еле слышно, и глаза её наполнились слезами. Она любила своего мягкотелого отца, несмотря ни на что. И в его тёплых родных руках было так уютно.
— Рад тебя видеть, карасик! – сказал он ей в самое ухо.
— И я тебя, старый пират! – ответила она и отпустила его. И заметила, что глаза его тоже блестели.
Он прошёл дальше и обнял внука, а потом крепко пожал руку зятю. И Ева думала, что самой трудной будет встреча с матерью, но увидеть отца оказалось трудней. Потому что с ним не хотелось расставаться, и долго
— Всё. Мы свободны! – сказал Арсений матери, когда Альберт Борисович повёл тёщу в кухню.
— Отлично! – легко согласилась Ева. Всё же инстинкт самосохранения подсказывал ей держаться от своей мамаши подальше, и она с удовольствием вернулась к себе.
Оказалось, сегодня в своей башне сидеть не хотелось. Роза ещё не вышла на связь, и сидеть одной было скучно. Тем более, когда там внизу кипит жизнь, идут приготовления, приезжают всё новые и новые гости. И хотя Арсений подсказал ей перед уходом, что теперь это «лекарственное» платье уже можно снять, труды портнихи было жалко – она так тщательно подогнала его по фигуре, и так старалась, чтобы не был виден её слегка округлившийся живот. Пусть будет, решила Ева и поторопилась снова вниз, боясь признаться себе, что боится пропустить появление одного единственного человека из всей этой толпы.
Чтобы скоротать время, она ходила вокруг огромной пушистой ели, установленной в центре полукруглого эркера, и рассматривала яркие игрушки, развешенные на ней. Ель была искусственная, но всё равно пахла хвоей, детством и подарками. Игрушки были разномастные, и чувствовалось, что собирались годами. Все они были из разных эпох, и это давало ощущение дома. Они с мамой тоже наряжали ёлку всем, что у них скопилось за годы в «новогоднем сундуке» – ватными редисками, бумажными грушами, Чипполинами на прищепках, и, конечно, хрупким стеклянными шарами. И с каждым годом шаров становилось всё меньше и меньше. Здесь тоже такие были. Она отражалась в них как зелёное пятно с большой головой и её это веселило.
А гости всё прибывали. Приехали Алиенора с Изабеллой. Белка — в тёплом лыжном костюме и с собственными коньками. Отлично, скоро все желающие пойдут на каток. В прошлый раз Дэн не разрешил Еве кататься, она подумала, в этот раз ей снова нужно было получить разрешение, только теперь у «мужа», хотя вряд ли Альберт Борисович будет возражать. И вспомнив про свои до сих пор трясущиеся на лестнице ноги, Ева загодя отказалась от этой идеи.
Из своей комнаты, а может, откуда и покруче, появилось в гостиной и Евино тело. Ева не чувствовала его больше и уже не могла контролировать, поэтому Эмма отрывалась во всю. Они вежливо раскланялись с Алиенорой, для приличия обнялись с Изабеллой и явно собрались на улицу. Эмма тоже была в спортивной одежде, и никакая Свекровь Витольдовна не могла запретить ей так ходить.
— Е… Анна! – подбежала к ней Изабелла, — Ты с нами?
— Нет, Бэл, — ответила ей Ева, — а то могу не продержаться до вечера.
— Так иди приляг, присядь, чего ты на ногах-то? – посоветовала ей подруга.
— Да, сейчас, — ответила ей Ева, только дождусь…
Но Белка убежала, не дослушав. Они умудрились прихватить с собой Арсения, выспаться сегодня которому, видно, была не судьба.
А Ева села на диван, выбрав место лицом к входу, и поняла, что волнуется. Волнуется и ждёт. И как бы она не пыталась об этом не думать, пора было честно себе признаться кого именно. Того, Кого Всегда Она Ждала. Его и только его.