Элементарно, Ватсон!
Шрифт:
— И это… — произнес Рональд.
Кубитт кивнул.
— Оригиналы. Все до единого.
— Боже, — выдохнул Рональд. На стене было более двадцати рисунков Пэджета, которые, как считалось, давно утеряны.
Кубитт сделал приглашающий жест, указывая на четыре стула, стоявших у стены с рисунками.
— Садитесь, прошу вас.
Опускаясь на стул, Рональд не мог отвести взгляда от этого великолепия. Когда все заняли свои места, Кубитт встал между гостями и стеной.
— А теперь позвольте рассказать вам одну историю. Королева Виктория родилась в 1819-м и правила Англией с 1837-го вплоть до своей смерти в 1901 году. Не многие знают об этом, но королеве
Двадцатого июня 1897 года Англия отмечала бриллиантовый юбилей королевы [37] — и тот знаменательный факт, что ее правление стало самым длительным в истории страны. Мы не знаем, кому именно — но этот кто-то был, несомненно, приближен к королеве, — пришла в голову блестящая как бриллиант идея: попросить Конан Дойла написать рассказ о Холмсе исключительно для ее величества. Пэджета попросили сделать иллюстрации к рассказу.
— Всем прекрасно известно, что это не более чем байка, — с усмешкой произнес Эскотт. — Легенда типа лох-несского чудовища, в которой нет ни грана правды.
37
Бриллиантовым юбилеем называют обычно 75-летие, однако в случае царствующих монархов такой юбилей означает 60 лет правления.
Кубитт улыбнулся.
— Большинство действительно так считает.
— Вы что, всерьез хотите уверить нас, что все именно так и было? — Приподнятые брови и скептическая ухмылка Алтамонта явно давали понять, что он обо всем этом думает.
— Все же позвольте мне закончить рассказ. Выводы сделаете позже, — сказал Кубитт. — Те из вас, кому знакома эта так называемая «легенда», наверняка слышали, что и рассказ, и иллюстрации по отдельности были переплетены в кожу и преподнесены — якобы преподнесены — королеве. На этом история обычно заканчивается. Однако… несколько лет назад Питер ездил в поместье на северном берегу Лонг-Айленда, где приобрел некую коллекцию у некоего Честера Дорэна, дальнего родственника Джона Джейкоба Астора. За ужином разговор зашел о Холмсе. Тогда-то Дорэн и спросил Питера, знает ли он о том, что Астор был обладателем единственного экземпляра рассказа, который Конан Дойл написал для королевы Виктории, а также оригинальных иллюстраций Пэджета к нему.
Рональд повернулся к Бернсу, ожидая подтверждения сказанному, но лицо книготорговца не выражало никаких эмоций.
— Питер ответил Дорэну, что, по общему мнению, вся история с королевой и рассказом не более чем выдумка, однако собеседник упорно стоял на своем. По словам Дорэна, до Астора дошли слухи об этой истории во время его пребывания в Англии в 1912 году. Воспользовавшись своими контактами с королевской семьей, он узнал, что рассказ на тот момент действительно находился в Букингемском дворце.
На этом Дорэн хотел закончить свое повествование, но Питер убедил его рассказать, чем же все кончилось. Так вот, выяснилось, что Астор заплатил огромную сумму одному из слуг, чтобы тот выкрал и рассказ, и иллюстрации. Что и было осуществлено за день до того, как он отплыл в Штаты.
— Но разве Астор не утонул вместе с «Титаником»? — спросил Рональд.
Кубитт кивнул.
— Он был одним из тех несчастных, кто ступил на борт обреченного корабля в апреле 1912 года. Немногие люди, которым довелось слышать о том, что Астор приобрел
— И вы хотите сказать, что у вас есть тот самый Пэджет? — недоверчиво спросил Рональд.
Кубитт подошел к дальней стене и снял с нее картину, закрывавшую встроенный в стену сейф. Затем хозяин поместья несколько раз повернул диск, открыл стальную дверцу и вынул из сейфа рисунок в рамке размером пятнадцать на двадцать дюймов. Эскотт вскочил на ноги, но Алтамонт и Рональд были настолько потрясены, что не могли пошевелиться. Кубитт водрузил рисунок на мольберт, стоявший перед сейфом.
— Джентльмены, — пригласил жестом Кубитт.
Рональд и Алтамонт медленно встали, глядя на рисунок как завороженные. Все три коллекционера двинулись к мольберту с таким благоговением, с каким священник шел бы к Святому Граалю. Сердце Рональда бешено колотилось. Рисунок представлял собой портрет Холмса — в полный рост, в длинном плаще, в своем знаменитом кепи и с трубкой в зубах. Детектив стоял у камина на Бейкер-стрит, 221-б. Работа была подписана инициалами «С.П.», как все прочие известные иллюстрации Пэджета, и датирована 20 июня 1897 года. Таких больших рисунков Пэджета никто никогда не видел, как не видел и даты, начертанной чуть ниже подписи.
— Боже, — выдохнул Алтамонт. — Сколько же вы за это заплатили?
— Если не возражаете, я оставлю этот вопрос без ответа.
Эскотт презрительно фыркнул.
— Сколько бы он ни заплатил, это выброшенные на ветер деньги. Рисунок не может не быть подделкой.
— Питер изучил рисунок крайне тщательно, — сказал Кубитт. — Прежде чем я приобрел его, был проделан анализ и бумаги, и чернил. Работу делали специалисты по Пэджету. Подписанные ими результаты анализа я видел сам. Рисунок настоящий.
Эскотт оторвал взгляд от иллюстрации и, скептически прищурившись, посмотрел на хозяина поместья.
— Так для чего мы здесь, Хилтон? Я полагаю, это ведь не просто выставка для узкого круга?
— Не буду испытывать ваше терпение далее, Билл, — ответил Кубитт. — С приобретением этого рисунка Пэджета моя коллекция стала настолько полной, насколько это вообще возможно. Я решил ее продать. Сейчас, когда у меня имеется весь комплект Пэджета, дальнейшая охота стала для меня неинтересной. Питер займется продажей коллекции, но я хочу дать вам троим шанс приобрести самый значительный экспонат холмсианы из всех когда-либо найденных. Я делаю это по той простой причине, что вы единственные коллекционеры Холмса, обладающие достаточным капиталом для ее приобретения. Завтра утром я выставляю этот подарок королеве на аукцион.
Личный повар Хилтона Кубитта приготовил ужин, достойный лучших французских ресторанов, однако Рональд и Алтамонт были настолько погружены в свои мысли, что едва прикоснулись к еде. В отличие от них Уильям Эскотт поглощал все стоявшее на столе с огромным аппетитом. С еще большей энергией он прикладывался к выпивке. Рональд был измотан долгим перелетом, поездкой и, конечно, эмоциональным шоком, в который его повергло заявление Кубитта. Выждав ради приличия некоторое время, он извинился и отправился в свою спальню, однако возбуждение, в котором он пребывал, не давало уснуть. Кроме того, его беспокоила этическая сторона вопроса.