Элементарно, Ватсон!

Брэдли Алан

Шейла рассказывала отцу о Тристе и ее подругах, потому что ее отца интересовало, почему люди поступают так или иначе, тогда как мама считала подобные разговоры сплетнями и запрещала их. Вместе со «Сплетницей» [59] . Ее отец говорил, что это психоанализ, и сплетни не беда, если только они не становятся «игрой в сплетни», как в «Последнем круизе „Шейлы“», фильме, который ему особенно нравился. Шейла делала вид, что этот фильм тоже ей нравится, раз ее отец придавал ему такое значение. Ему требовалось, чтобы ей нравились такие фильмы, как «Последний круиз „Шейлы“», «Тропы славы», «Маккейб и миссис Миллер», «Великолепные Амберсоны», «Перекресток Миллера» и «Забавные кости». И она убеждала его, что ей

эти фильмы нравятся, и никогда не говорила, что «Забавные кости» ее пугали, хотя вроде бы это комедия, и она совершенно не понимала, о чем говорили в «Перекрестке Миллера», сколько бы раз ни смотрела этот фильм.

59

Американская телевизионная подростковая драма (2007–2012), основанная на популярной одноименной серии романов писательницы Сесили фон Цигезар.

— Все равно что у Тристы есть собственная пиар-фирма, — говорил отец Шейлы.

— Пуэрто-риканская?

— Что?

— Так они называли Акул в Вестсайдской истории. Пиар. — Отец показывал ей этот фильм по телевизору, предлагая обратить внимание на цвет неба в тот момент, когда Тони шел по переулкам и пел о Марии. Он критически относился к монтажу фильма, пусть и получившего премию «Оскар». «Награды ничего не значат», — сказал ей отец, хотя его награды — правда, «Оскар» в их число не входил, — красовались на стенах кабинета.

— Ах вот ты о чем. Нет, я говорю про аббревиатуру, образованную от «public relations». Пиарщики — это люди, которых нанимают другие люди, чтобы первые рассказали всем, какие вторые великие.

— А мне нельзя нанять такого человека? Вместо няни? Можешь ты нанять мне человека, который расскажет всем, какая я великая?

Отец рассмеялся. Но Шейла говорила серьезно. В пятом классе она отучилась не без проблем и боялась шестого. Она не могла с уверенностью сказать, что старинная футболка с надписью «ЗАЛЕЗАЙ НА СКАЛУ» решит ее проблемы, хотя надеялась, что положит начало их решению. Но насколько все упростилось бы, если б в школу пришел человек и рассказал всем, какая она великая. Шейла Великая. Так называлась книга, написанная Джуди Блюм, но тут Шейла разом погрустнела, потому что Шейлу из той книги язык не поворачивался назвать великой.

Однако Шейла не отдавала себе отчета в том, каким неудачным выдался у нее пятый класс, пока родителям не позвонили из школы, предложив прийти на собрание перед следующим учебным годом. «Чтобы убедиться, что мы говорим на одном языке, когда речь идет о поведении Шейлы». Она узнала об этом, когда подслушивала по телефону в спальне родителей, и отец поймал ее с поличным.

— Подслушивающие ничего хорошего о себе не услышат, — указал он.

— Это часть моей работы. Я должна быть в курсе всего. Именно так мне удалось выяснить, что произошло с твоим еженедельником. Я услышала, как управляющий пожаловался швейцару, что люди подписываются на периодические издания и не забирают неделями, поэтому он решил выбрасывать их, если люди не спускаются и не уносят свои газеты и журналы до девяти утра.

— Я спускаюсь к девяти.

Она задержала взгляд на отце.

— Практически никогда. Ты уходишь на работу к десяти или к одиннадцати, а вечером возвращаешься, когда я уже в постели.

Он дал ей рассказ Саки, который, вероятно, имел отношение к той жидкости, которую ее мать пила из маленького графина в ресторане, где подавали суши. Кот Тобермори научился говорить и выбалтывал чужие секреты, и люди решили его отравить. Ничего у них не вышло: его убил в драке другой кот, но взволновало Шейлу как раз не это. Она знала, как сделать так, чтобы тебя не отравили. Для этого всего лишь требовалось, чтобы кто-то пробовал твою еду первым. Она также решила: если ей разрешат завести кота, она назовет его Тобермори, но звать, конечно, будет Тоби. Подумала, а не изменить ли имя набивной бело-серой кошки, которая досталась ей в наследство от матери, но пришла к выводу, что это неправильно — менять кому-то

имя в столь почтенном возрасте. Ее матери было пятьдесят, то есть материнским набивным игрушкам… почти пятьдесят. Еще раньше Шейла хотела изменить свою фамилию. В прошлом году спросила, может ли она зваться Шейла Лок вместо Шейла Лок-Уайнер. Заявляла, что девочка должна носить девичью фамилию матери, и это правильно с точки зрения прав женщин. Но мать сказала, что такое изменение обидит отца, что он вырос с такой фамилией и от Шейлы требуется одно: вежливо напоминать людям, как произносится ее фамилия, Уайнер.

Как будто это звучало лучше.

Раскрыв дело о пропаже отцовского еженедельника, Шейла почувствовала, что ей необходимо начать новое расследование. Она написала небольшое объявление, рекламируя свои услуги, но управляющий отчитал ее, сказав, что такие объявления вешать в коридорах запрещено. В доме, где проживала ее семья, действовало множество подобных правил, чуть ли не больше, чем в школе. Например, никаких курьеров и посыльных дальше вестибюля не пускали. Отчасти и по этой причине газеты и журналы оказывались на большом столе, а потом их выкидывал злобный управляющий.

Жильцы дома всегда говорили, что это очень хорошее правило и благодаря ему дети могут спокойно ходить по дому и никогда не встретят постороннего человека. Но детей в доме было немного и Шейла с ними не дружила, поэтому с радостью обменяла бы это правило на возможность получать еду из китайского ресторана прямо у двери и есть ее еще в пижаме. Это же так уютно: есть китайскую еду с родителями, когда все одеты только в пижамы, — но поскольку кому-то приходилось спускаться вниз, ничего такого не получалось. Да и вообще они редко обедали всей семьей, потому что ее отец работал допоздна. Говорил, что он сова и ничего не может с собой поделать. Иногда мать ела вместе с Шейлой, иногда выпивала стакан вина, пока Шейла обедала в одиночестве. В их квартире была номинальная столовая, но по назначению она использовалась редко, выглядела очень уж обязывающей. А они, по словам отца, предпочитали неформальную обстановку. Поэтому обходились кухней — яркой и веселой.

Но все остальные, гости и незнакомцы, обожали столовую за пугающие ярко-алые стены и люстру, которую ночью не составляло труда принять за монстра. «Это прекрасная квартира». Так говорили все, едва переступив порог. «Какая прекрасная квартира!» Они хвалили вкус родителей. Они восторгались книжными полками, маленьким кабинетом, который родители делили между собой, полами, между прочим, из паркета, и Шейла выяснила, что это не сорт маргарина. Если ее мать вела кого-то по коридору в который выходили двери спален, она извиняющимся тоном обычно говорила: «Спальни у нас скромные». Шейла чувствовала, что эти слова только подогревали интерес к спальням. Размерами они не впечатляли, шкафы оставляли желать лучшего, так что самую маленькую из трех, посередине, родители превратили в гардеробную. Отцу досталась одна половина, а матери — вторая. Шейле пришлось довольствоваться крохотным стенным шкафом в ее спальне.

В то лето, когда ей исполнилось одиннадцать, она начала проводить много времени в гардеробной, где и нашла шляпу с двумя козырьками, принадлежащую матери.

— Ты пользовалась успехом? — спросила она, вращая шляпу на указательном пальце. — В моем возрасте?

— Отчасти. Об особом успехе говорить не могу, но друзей мне хватало.

— Ты была хорошенькой? — В школе, где она училась, ее мать относилась к категории старых. Собственно, старых мам набиралось не так уж и мало, но ее была одной из самых старых.

— Я так не думала, но, наверное, на самом деле выглядела неплохо. Блестящие волосы, обаятельная улыбка. Когда я смотрю на свои фотографии того времени, мне хочется дать себе пинка за то, что не осознавала, какая я хорошенькая. Не делай той же ошибки, Шейла. В любом возрасте, оглянувшись на десять лет назад, ты готова убить за то, чтобы выглядеть как тогда.

— Не хочу я выглядеть как в год. Я была толстая и без волос.

Мать рассмеялась.

— Позже, конечно. В тридцать женщина хочет выглядеть как в двадцать. И так далее.