Элементарно, Ватсон!
Шрифт:
— Что, я полагаю, не помешало их планам: убить полковника и его сына, свалить вину на Карлтона и ждать наследства. Нужно было, чтобы тела обнаружили — пропавших без вести чертовски трудно признать покойными, — поэтому они оставили машину Карлтона в качестве улики. Из-за дождя должно было показаться, будто она завязла в грязи.
— Она действительно завязла! — вмешался Энтони. — И мы не знали, как старый черт составил завещание, поэтому не собирались убивать его, пока не выясним.
— Энтони! Заткнись! — взвизгнула Элис.
— А, я должен был поверить, что это Карлтон ударил меня сзади, пока вы двое стояли и смотрели? Кажется, у вас в роду по отцовской линии водились идиоты.
— Все пошло не так, верно? — спросил Слабак. — Роберт
— Роберт не дурак. Понимает, что лучшее средство против вооруженных людей — убежать от них как можно дальше.
— И тогда Энтони выстрелил ему в спину, — сказал я. — И в голову, хотя, к счастью, эта пуля лишь задела его. Я говорил с доктором Смитом, и он заверил меня, что Роберт поправится. Вы же, Энтони, сядете на электрический стул.
— Нет! Нет! У меня нет оружия. Это была Элис. И нет смысла приказывать мне заткнуться, Элис, потому что я все скажу!
— Что произошло после того, как она застрелила его? — спросил Слай.
— Погода была ужасная, но я связал полковника, в то время как Элис охотилась за Робертом. Потом она прибежала обратно и сказала, что надо спешить — фургон бакалейщика поднимается на холм. Велела усадить полковника в его машину, отвезти на конюшню и ждать. Затем умчалась, вскочила в «роллс» и на бешеной скорости погнала к дому. Я подождал, пока проедет фургон, затем отвел машину к конюшне по одной из служебных дорожек. Мы знали, что слуги будут беседовать с посыльным на другой стороне дома, обмениваться деревенскими сплетнями и не заметят нас. И я все сделал, как она просила, даже отнес старого черта на сеновал, а это, скажу я вам, было непросто! Я действительно думал, что у нас все получится. Она даже догадалась захватить для каждого смену одежды, чтобы мы не появились в доме грязные и взъерошенные.
— Однако «роллс» создан для того, чтобы быть заметным, — сказал Слай, — и посыльный его заметил, а слуги удивились, почему вы так долго шли в дом. Более того, экономка увидела машину полковника и встревожилась.
— А еще вы испачкали пол «роллса»! — заявил Слабак, словно это было самое ужасное их преступление.
— Я что, обязана выслушивать этого фальшивого Холмса? — крикнула Элис.
В гостиной воцарилась тишина. Затем Слай сказал:
— Да, это пойдет вам на пользу. У него отличная голова и верное сердце, чем вы двое похвастаться не можете.
Как оказалось, Карлтон Уэдж был на пределе и с радостью ухватился за предложение полковника пройти курс лечения от алкоголизма. Мы помогли им найти достойное учреждение.
Доктор Смит начал время от времени заезжать в поместье Слая, спрашивая моего совета по тому или иному случаю. Работа мне нравится — но еще больше нравится помогать Слаю восстанавливаться и решать возникающие в ходе этого проблемы.
Алоизиус Хэнслоу по-прежнему одевается как Холмс и приглашает нас с собой после каждого звонка шерифа Андерсона. Теперь Слабак может глядеть на меня не морщась.
Слаю лучше, хотя случившееся на конюшне полковника немного отбросило его назад. Он поговаривает о возвращении в город, о чем прежде не хотел даже слышать.
Но пока мы живем за городом, там, где старики рассказывают мальчишкам о войне, а те из нас, кто видел ее вживую, надеются больше никогда ее не увидеть. Увы, напрасно.
Джен Берк — автор четырнадцати книг, в числе которых «Кости» (лауреат премии «Эдгар» в номинации «Лучший роман»), «Тревога» и «Посланник». Ее романы попадали в списки бестселлеров по версии «Ю-эс-эй тудей» и «Нью-Йорк таймс» и переведены на многие языки, а рассказы отмечены различными наградами.
Когда Джен училась в колледже, друг убедил ее прочесть «Собаку Баскервилей», и вскоре она приобрела полное собрание сочинений Дойла. Хотя с другом в итоге пришлось расстаться, любовь к Шерлоку Холмсу с
Ключевая улика
Жаклин Уинспир
Мальчик был болен. Он знал об этом, и тот факт, что школьная надзирательница отправила его домой — а надзирательница поступала так лишь в исключительных случаях, — свидетельствовал о том, что его кончина неизбежна. Пятна на груди зудели сильнее, чем сыпь от давленых плодов шиповника, которые Вестон — крысеныш Вестон — как-то насыпал ему за шиворот. Всю латынь и алгебру мальчик чесался. А после ленча пятна появились на ногах и над воротником школьного блейзера, васильково-синего с черным. На географии мальчик чихал и кашлял и в конце концов обессиленно опустил голову на парту, словно моля о пощаде. Но все же в школе было лучше, чем дома, где его ждали лишь мать, тетя Этель и бабушка. Изредка к ним заглядывал дядя Эрнест, который говорил исключительно о деньгах и о том, во сколько ему обходится содержание семьи. Мальчик вздохнул и снова закашлялся. Путь от школы до дома был неблизкий, но никто не предложил проводить его. Предполагалось, что он будет вести себя как истинный англичанин, а у истинных англичан не дрожит верхняя губа, даже если на ней расцвело огромное зудящее пятно. Когда он доберется до дома, мать отправит его в постель, и этим дело кончится. Однако и школа не оставит его в покое: ему будут приходить завернутые в коричневую бумагу посылки с домашним заданием. Из всего класса мальчик заболел корью предпоследним, а потому знал, чего ждать.
Капельки пота катились по лбу и ручейками сбегали за воротник, к водосточному желобу позвоночника. Уже недолго, подумал мальчик. Потер глаза, из которых текло так же сильно, как из носа, и покачнулся. Его лихорадило. Он остановился на Маргарет-стрит, пытаясь собраться с силами, чтобы преодолеть последние полмили, и внезапно услышал болезненно громкие голоса. Сначала мальчик подумал, что это галлюцинация, и приложил руку к уху. Да, явно имела место какая-то ссора, и происходила она на верхнем этаже одного из трехэтажных однотипных домов, выстроившихся по обе стороны улицы. Мальчик потряс головой, чтобы очистить сознание, подавленное забитыми синусами. Доносившиеся откуда-то сверху и слева голоса стали громче, и, подняв голову и прищурившись, мальчик различил силуэты мужчины и женщины в окне соседнего дома. Один из людей поднял руку, однако из-за температуры окружающий мир казался мальчику несвязным и он не мог понять, принадлежала ли эта рука мужчине или женщине, да и рука ли это была вообще. Голоса сорвались на крик.
— Вы просто жиголо, вор и… и… отъявленный мерзавец! Хотела бы я никогда вас не встречать!
— Кто бы говорил, мадам, кто бы говорил.
— Не «мадамкайте» мне, вы, скотина!
Мальчик прищурился еще сильнее и сдвинул на затылок школьную шапочку. От нее чесался лоб. Какая глупость в его возрасте носить эти английские шапочки. Усталость накатывала на мальчика, словно волны на морской берег, и он вспомнил океан — представил, как прохладная вода смыкается над его головой, омывает пылающую зудящую кожу. Как же все чешется! Затем раздался вопль. Такой громкий, что его должны были слышать во всей округе. Но больше на улице никого не было, хотя в этот самый момент откуда-то выскочил новенький автомобиль и понесся к мальчику, чудом разминувшись с запряженной лошадью тележкой уличного торговца. Тогда-то мальчик и услышал выстрел. Бах! Бах! Затем все стихло, никто больше ни кричал. И тени тоже исчезли.