Елена - чудовище для демона и дракона
Шрифт:
Сердце сжималось и сжималось, пока не стало размером с игольное ушко. Эхо делало крик оглушительным. За секунду до того, как мир взорвался болью, я разглядела в темноте приближающиеся острые камни. И поняла: это конец.
А потом сталагмит вошёл в моё тело.
Глава двадцать девятая
Которая рассказывает о том, как драконы дошли до жизни такой. Ретроспектива
Однажды всё изменилось. Когда именно, он не помнил. Их расу поразила странная драконья болезнь. Привычно обратившись в змея, он отправился на охоту, а вернувшись, понял, что не может принять человеческий облик. Неуязвимое бронированное тело превратилось в ловушку. Стало тюрьмой.
Проходили годы. Постепенно драконы забывали о том, что были людьми. С каждой убывающей луной терялась часть воспоминаний. Животное начало брало верх, разумные мысли замещались инстинктами.
Он смотрел на свои лапы, украшенные изогнутыми когтями, и помнил, как складывались пластины-чешуйки, врастая под кожу. Конечности видоизменялись неуловимо для обычного взгляда, и то, что было лапой чудовища, превращалось в долгопалую мужскую ладонь. Когда-то.
Со временем коварная луна стёрла из памяти эту картинку. Сначала он забыл своё лицо, затем — имя.
На скалистом острове посреди штормящего моря разрушался без присмотра покинутый город. Гнили деревянные ставни. Стены замков и башен зарастали мхом. Птицы растаскивали по улицам брошенные хозяйками украшения, вили в пустых оконных проёмах гнёзда. Пауки совершенствовались в плетении кружев, ибо некому было разорять их логова.
В некогда процветающем городе не осталось ни одной живой души.
Не звенел на площади колокол. Молчали притихшие дома. Там, где прежде звучала музыка, теперь гуляло эхо и кричали вороны.
Слишком узкими стали улицы для гигантских драконьев крыльев, слишком тесными — комнаты, слишком хрупкими — стены. Внимательный наблюдатель заметил бы, что верхние этажи башен снесены, балки, голые и чернеющие, торчат наружу — скрипят под ветром и гниют под дождём.
Он помнил, как привычка привела его домой. Заставляла, ничего не соображающего, пытаться втиснуться в кирпичную коробку через крошечное отверстие под крышей. Он сунул внутрь шипастую голову, и обломки стены с грохотом полетели вниз, не выдержав его веса. Он так и не понял, зачем стремился проникнуть в своё старое жилище: то, что подходило человеку, дракону казалось лилипутским.
Спустя века в памяти остались лишь бесконечные борозды пашен, сочные зелёные луга с пасущимися овцами, крылатая тень над ними, скалы и море.
Его сородичи разлетелись кто куда. Он обрёл новый дом, надёжный и крепкий, который не рушился от неловкого движения хвоста и когтей. Большую часть времени он либо спал, либо охотился, почти счастливый в своём бездумном существовании. А потом дремавшая в организме болезнь пробудилась, приняв иную форму.
Он летел. Никогда ещё привычное движение крыльев не требовало стольких усилий. Мышцы окаменели. Себе он напоминал вулкан, поднявшийся в воздух и готовый извергнуться. По венам вместо крови текла бурлящая магма.
Как жарко! Невыносимо! Унять бы этот иссушающий внутренний огонь!
Шестое чувство подсказывало: останавливаться нельзя, решишь отдохнуть — с земли больше не поднимешься. И он летел, овеваемый спасительным ветром, мечтающий рухнуть в озеро или море. Но до большой воды было далеко. Внизу блестели узкие извилистые речушки и кляксы неглубоких болот, которые для него были подобно лужам.
Последние силы таяли. Он опускался, теряя равновесие, царапая брюхо о верхушки деревьев. Глаза закрывались. С трудом он дождался, когда под ним развернётся более или менее широкое озеро и, измождённый, позволил себе упасть.
* * *
Под затылком было мягко. Ветер холодил обнажённую кожу. Тело ощущалось иначе — уязвимым и лёгким. По венам снова бежала кровь, а не раскалённая лава.
Ещё день назад мысли ворочались в голове вяло и неохотно, но теперь сознание прояснилось, словно разжались тиски, мешавшие связно думать.
Он почувствовал себя обновлённым и открыл глаза. Над ним, заслоняя солнечный свет, склонялась незнакомка с тёмными кудрями. Её ладонь, восхитительно прохладная, остужала пылающий лоб.
В памяти словно отворился невидимый шлюз, и прошлое — человеческое прошлое — вернулось пёстрой лентой разрозненных картинок-фрагментов.
Он вспомнил своё имя. Поднёс к лицу изящную кисть с длинными пальцами. Ни чешуи, ни когтей.
И ни клочка одежды на теле.
Женщина, на чьих коленях покоилась его голова, склонилась ниже. Солнце светило ей в затылок, и лицо оставалось в тени. Он видел только золотистые блики на волосах, образующие подобие нимба. И кусочек синего неба.
— Дрэйвен, — произнесла незнакомка, не размыкая губ. Чарующий голос прозвучал прямо в сознании. — Я исцелила твой дух. Я могу помочь всем. Но не бесплатно.
Облечь мысли в слова удалось не сразу. На долю секунды он решил, что разучился говорить, забыл, как это делается. Затем звуки заскребли отвыкшее от человеческой речи горло. Впервые за столетия он услышал свой голос, и тот показался ему чужим:
— Кто ты?
— Здесь меня называют Тёмной.
Глава тридцатая
В которой тысячелетний дракон любит отчаянно и безответно. Ретроспектива
Влюбиться в ведьму плохо само по себе, ибо с драконицей можно договориться, землянку — похитить или очаровать, а чародейки холодны, их отношения не интересуют. По крайней мере, серьёзные.
Ему «повезло». Он умудрился влюбиться в ведьму — в ведьму могущественную и не отвечающую взаимностью.
Хуже, пожалуй, только увлечься демоницей. Тут уж точно без шансов.
— Я не собираюсь превращать драконов в наших рабов, — сказала Тёмная. — Но в благодарность за спасение вы могли бы оказывать ведьмам небольшие услуги.
«Могли бы» прозвучало как вежливое «должны».
— Заключим магический договор.
Что ж, это было справедливо. Им вернули человеческий облик, контроль над обеими ипостасями, исцелили от загадочного недуга — вероятно, спасли от смерти: неизвестно, чем закончился бы этот неожиданный аномальный жар.