Елена Троянская
Шрифт:
Настроение у троянцев было самым дерзким. Троянцы восхваляли мощь своих стен — самых прочных и высоких в мире, как они говорили — и отвагу своих воинов.
Мысль о том, что множество молодых людей обречено лишиться жизни, наполняла меня ужасом. Как-то раз я высказала свою печаль по этому поводу, и Деифоб рассмеялся в своей обычной презрительной манере.
— Ты слишком много печешься о людях и мало — об армии. Армии нужна победа. Отдельный солдат ничего не значит.
— Но если народ собирает армию, он должен заботиться
— Может, и должен. Но не будет. Ты выбрала неподходящее время для нежных чувств, моя госпожа. Ты все это устроила — теперь наслаждайся. То, чего не можешь изменить, нужно принимать.
Он коснулся рукой своего шлема. Его лицо было заключено в бронзу, только твердые губы виднелись внизу.
— Я бы сделала все, чтобы остановить кровопролитие. Но какой-то невидимый враг мешает мне.
Он рассмеялся опять, и его смех странным эхом отразился от бронзового забрала.
— О Елена, не пытайся снять с себя вину. Жаль только, что ты выбрала Париса. Но на свете нет ничего постоянного, а уж женщины…
Он поправил ремешок под подбородком.
Я отвернулась, ибо не могла найти слов. И можно ли на подобное оскорбление дать умный ответ?
Троянская долина оставалась безлюдной. После той первой вылазки, когда они напрасно потеряли столько людей, греки под стенами Трои не появлялись.
Столь основательно укрепленный город трудно взять приступом. Агамемнон, которого в Микенах тоже надежно защищали стены, знал это лучше, чем кто-либо. Ему следовало напрячь свой ум, найти слабое место в собственной обороне в Микенах, а потом применить этот план действий в Трое.
В активности троянцев наступила пауза, поскольку враг словно испарился. Наши разведчики сообщали, что греки выстроили корабли рядами, вытащив их на берег, закрепив якорями и канатами. Несколько разведчиков успешно внедрилось в самую гущу греков. Ожидала засылки партия подготовленных Геланором проституток. Он считал, что нужно дать грекам как следует изголодаться по женскому телу, а уж потом сделать им такой подарок.
— Они рыщут по побережью, — докладывал один из разведчиков. — Корабли расставлены в особом порядке. На одном конце находится Ахилл, на другом — здоровый громила по имени Аякс, а парень по имени Одиссей в середине.
— Они являются подлинными командирами, — сказал Приам. — А где же главнокомандующий Агамемнон? И его брат Менелай?
— Разместились где-то. Но ты прав, царь. Похоже, главную роль играют эти трое — Ахилл, Одиссей и Аякс. Ахилл считается воином непревзойденной доблести, Одиссей славится умом и хитростью, Аякс же просто великан.
Ахилл! Но ведь я встретила его на Скиросе, переодетого в женское платье. Как мог он оказаться возле Трои?
— Неужели Ахилл такой уж великий воин? — воскликнула я. — А что касается двух других, то Аякс туп, как бревно, а Одиссей предпочитает хитрость мечу.
— Ахилла все восхваляют как героя, — возразил разведчик. — А почему уж они так решили — не знаю.
— Я кое-что слышал о нем, — произнес Приам. — Говорят, его мать — богиня. Нам, троянцам, некого противопоставить ему. Все мы смертные, рождены от земного отца и земной матери.
— Это значит, тем больше чести будет победить его, — сказал Гектор, входя в комнату и оглядывая нас. — Судачите, как старухи у колодца?
Он сорвал шлем с головы и швырнул в угол. Тот упал со звоном, словно возмущаясь.
— Я не придаю большого значения слухам о том, что у кого-то мать — богиня. Ведь боги на Олимпе договорились, что не будут помогать своим отпрыскам, чтобы не влиять на их судьбу. Так какая разница? — Гектор звонко рассмеялся. — Наступит день, и сын человека сойдется в схватке с сыном богини. Мы не тешим себя надеждой на то, что боги нас спасут, поэтому бьемся на пределе сил.
Мы с Парисом вернулись к себе во дворец, и тут явился посыльный от Антенора с приглашением прийти к нему. Дом Антенора находился на середине склона: красивое здание с решетками на окнах. Внутри было много воздуха и простора, а мебели мало. Хозяин встретил нас и провел в небольшую комнату, плотно закрыв за собой дверь.
Он поправил брошь на плече, чтобы складки плаща легли в идеальном порядке, хоть это было излишне: выглядел он, как всегда, безупречно. Но внешний вид являлся предметом его постоянных забот: ему льстила слава самого изысканного человека в Трое.
— Дорогие царевич и царевна, — заговорил он. — Наконец-то я вижу ваши лица, которые так хотели увидеть и Менелай с Одиссеем.
— Но вы же знаете, нашей встрече специально помешали! — воскликнула я.
Антенор подошел ближе и понизил голос до шепота.
— И все же они кое-что оставили для тебя.
Он вынул маленькую шкатулку и протянул ее мне.
— Это не представляет опасности. Я проверил.
Я медленно приподняла резную крышку. Внутри лежало украшение: камень темно-красного цвета в блестящей золотой оправе. Его можно было носить как брошь либо как подвеску, на золотой цепочке. Я провела пальцем по гладкому камню.
— Менелай просил передать тебе, — пояснил Антенор. — Он хотел, чтобы эта вещь была у тебя.
Странность этого поступка поразила меня. Почему Менелай дарит мне украшение, после того как обвинил в том, что я обокрала его? К тому же украшение было не во вкусе Менелая: он ценил тяжелые, массивные вещи.
Возможно, подарок означает, что его сердце не до конца озлоблено против меня? И за этим стоит надежда, желание подать знак, ожидание встречи?
Я вынула брошь из коробки, но Парис сжал мое запястье.
— Не смей надевать! Даже не прикасайся к нему! Оно может быть отравлено. Или проклято.