Элеонора Дузе
Шрифт:
письмо любимого человека, обручальное кольцо Норы — все эти
вещи жили в ее руках.
Но самое главное, что ее отличало от всех актрис того времени,—
это то, что она играла не текст роли, а ее подтекст. К. С. Станислав¬
ский пришел к этому термину, когда стал ставить Чехова. На губах
Дузе вы читали не произнесенные ею слова, в ее глазах — не оформ¬
ленные в слова, но промелькнувшие мысли. Герхардт Гауптман ска¬
зал про нее: «Дузе —
нард Шоу, сравнивая Дузе с Сарой Бернар, сказал: «Сара Бернар —
это изощреннейшее искусство, а Дузе — это сама жизнь».
...Я хотела рассказать еще о моих встречах с Дузе. В 1894 году
я с одной почтенной женщиной, моим большим другом, уезжала из
Люцерна, где мы прожили с нею недели две. Мы ехали в Бери. По
русской привычке я явилась на вокзал спозаранку. Сижу гам и вдруг
вижу какую-то невысокую женщину, очень просто одетую. Она так¬
же ждала поезда. И мне вдруг показалось, что это Дузе. Я обраща¬
юсь к своей спутнице и говорю: «Посмотрите, как эта пассажирка на¬
поминает Дузе». Моя спутница говорит: «Да... Я пойду к ней поближе
и посмотрю, она действительно очень похожа». Идет... И вдруг я
вижу, что она делает мне знаки, чтобы я к ней подошла. Я пошла, и
вдруг эта очень просто одетая женщина с радостной улыбкой протя¬
гивает мне руку. «Каким образом вы здесь?..»— спрашивает она меня
по-французски. Это действительно была Дузе. Я отвечаю ей, что еду
в Берн. «А вы?» — «А я еду домой, в Италию. Садитесь, до поезда
много времени, поговорим». И мы разговариваем. Опа спрашивает,
как я жила это время, как мое здоровье, словом, обо всем. И как-то
странно меня осматривает. А я ведь в это время уже была «актрисой»
и, стало быть, обращала внимание на свой костюм. Благодаря своим
частым поездкам за границу, я не очень «по-русски» была одета и
выглядела «не русской». Вместо шляпы на мне был надет темно¬
синий берет — тогда их не так часто носили, как теперь,— а вместо
пальто длинная дорожная тальма темно-красного цвета, суконная. Это
тогда было немножко «оригинально». Когда я заметила, как Дузе на
меня смотрит, я ее спросила: «Почему вы меня так оглядываете?
Вам не нравится, как я одета?..» — «Нет, это все очень хорошо и к
вам идет, но только немножко обращает на себя внимание».— «Да
ведь я же актриса»,— говорю я. «Вот именно поэтому вы и не должны
так одеваться... Зачем носить вывеску на себе. Актриса не должна
привлекать к себе внимание, когда она не па сцене». Я очень скон¬
фузилась и сказала, что у меня «для дороги» ничего другого нет.
Она засмеялась и сказала, чтобы я из-за этого не волновалась,
она просто высказала свое мнение. «По-моему, актриса в жизни
должна быть всегда незаметной...»
Моя жизнь сложилась так, что я после этого очень долго не вида¬
ла Дузе. Я работала в провинции, но бывала в Москве. Однажды я
узнала, что «с такого-то по такое-то» в Париже, в Театре Сары Бер¬
нар, гастролирует Элеонора Дузе. Это было в 1897 году. Мне удалось
вместе с матерыо поехать в Париж. Остановились мы в Отель де
Моску. Бегу в театр. Да, гастроли Дузе начинаются на днях. Хочу
взять билеты — их нет, все до конца гастролей распродано. Что же
делать?.. Недолго думая, пишу Дузе письмо: так и так, приехала со
старухой матерью, чтобы видеть ваши спектакли, а билетов нет. Не
будете ли вы так добры и не поможете ли вы мне как-нибудь, чтобы
все-таки я хоть в чем-нибудь могла вас посмотреть, а то уж очень
обидно сделать понапрасну такой длинный путь... Получаю ответ:
«Попытаюсь сделать, что могу. Узнайте в театре». Я пошла узнавать.
Оказывается, что по ее требованию мне передали по два билета на
каждый спектакль. Вот что значили ее слова: «Напишите мне, и я
постараюсь вам помочь».
В Париже все было необычно с самого начала. Дузе открыла гаст¬
роли пьесой Зудермана «Родина» — тогда эта пьеса была в большой
моде. В этой пьесе героиня, Магда, впервые появляется только во
втором акте. Я прихожу и вижу, что театр почти пустой. Кое-кто
есть, правда, в ложах. Я в ужасе. Первый акт окончен, занавес опу¬
щен. Начинают приходить люди в партер. Дело было летом. Входят
в легких пальто, в шляпах. Сняв пальто, складывают его и вешают
на спинку своего кресла, а шляпу ставят под кресло (мужчины).
Поднимается занавес второго акта. Публика продолжает входить,
Дузе смотрит, замолкает и... уходит со сцены. Занавес опускается
после двух ее первых реплик. Выходит помощник режиссера и объ¬
являет: «Дузе начнет играть, когда уляжется шум и когда вся пуб¬
лика сядет». В публике улыбки, легкий смех, кое-кто уходит. Когда
все утихло, занавес поднялся и спектакль продолжался.
Во всех европейских театрах, как и у нас, есть обычно ход из пуб¬
лики на сцену; когда хотят пройти за кулисы, идут этим путем. Здесь
очень многие шли этим «обычным» путем. «Синьора Дузе никого за