Элеонора Дузе
Шрифт:
тугальца Фаустино да Роза, компаньона одного итальянца, не вну¬
шавшего ни малейшего доверия.
Вернувшись в Европу, Дузе с большими перерывами дала несколь¬
ко спектаклей в Германии и Австрии, после чего уединилась в не¬
большой скромной вилле в Фосса дель Абате, неподалеку от Виаред-
жо, в надежде немного поправить вконец расшатанное здоровье.
В конце 1907 года, после одиниадцатилетнего перерыва, Дузе в
четвертый и последний
включила «Гедду Габлер», «Джоконду» и «Монну Ванну». За то время,
что она не была в России, в русском театре произошли огромные из¬
менения 174. В 1898 году Станиславский и Немирович-Данченко осно¬
вали Художественный театр, открыв эпоху психологического реализ¬
ма пьесами Чехова, Горького, Ибсена. Наряду с драматургом большую
роль стал играть режиссер, подлинный создатель спектакля. На фоне
разнообразных эстетических течений, возникших в это время в рус¬
ском театре, особое место заняла деятельность Мейерхольда, утвер¬
ждавшего в своих спектаклях новую тенденцию, новую «театраль¬
ность».
Долгая разлука с Дузе не поколебала верности русской публики
великой итальянской актрисе. «Время пощадило благословенную...
Реализм, который исповедует она, есть реализм Достоевского и Толс¬
того, возвышенно-простой и смиренно-мудрый... Для нас настоящий
приезд Дузе — большое событие»,— писал петербургский критик
Юрий Беляев175 («Новое время», 10 января 1908 года).
В одном из интервью, данном Дузе в Москве, она сказала о своем
восхищении Толстым, Тургеневым, Достоевским. «Ваши Горький,
Чехов, Андреев,— добавила она,— сказали или хотели сказать что-то
новое, какое-то новое слово... Я была бы счастлива, если бы кто-ни¬
будь указал мне русскую драму... В ее постановку я бы вложила всю
свою душу». Подобное желание она высказывала в свое время и
Сергею Волконскому. Однако тогда никто не вызвался ей помочь,
так же как никто не поддержал ее желания сыграть в «Трех сест¬
рах» Чехова.
В этот приезд в Москву ей представился случай увидеть на сцене
Художественного театра ибсеновского «Бранда». Спектакль произвел
на нее глубокое впечатление своей одухотворенной интерпретацией
Ибсена. Еще в 1906 году в Берлине она имела возможность видеть
Художественный театр и восхищаться труппой Станиславского. Как
всегда, она готова была оказать поддержку молодому коллективу, но
должна была очень скоро уехать из Германии, так что смогла лишь
высказать свое восхищение в следующей телеграмме, отправленной
из
полнейшей победы, которой достойна ваша великолепная труппа, про¬
шу вас, когда вы в Париже будете заключать контракт с театром
Сары, отнеситесь с полнейшим доверием к знатоку и покровителю
нашего прекрасного искусства господину Люнье-По. Он лучше, чем
кто бы то пи было, сумеет помочь вам в вопросах, касающихся нашего
искусства, и обеспечит триумф вашей труппе. Он предлагает вам
свое безвозмездное содействие, чтобы иметь честь познакомить Париж
с этой великолепной формой искусства. Верьте слову восхищенного
друга и товарища. Элеонора Дузе»
А когда в 1923 году их труппы встретятся в Нью-Йорке, она ска¬
жет русским актерам: «Какие вел счастливые, что можете работать
под руководством Станиславского. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в
том, сколь благосклонной оказалась к вам фортуна».
Интересно отметить, что Станиславский пронес воспоминание об
игре Дузе через несколько десятилетий. В одной из своих поздних
работ он, вспоминая первую гастроль Дузе в России, рассказывает о
сцене из «Дамы с камелиями», в которой Маргерит очень долго пи¬
шет письмо Арману. Хотя с тех пор, как он видел этот спектакль, под¬
черкивает он, прошло более сорока лет, он отчетливо помнит всю
сцену не только «вообще», но и во всех ее составных моментах. Время
не приглушило в нем эти воспоминания. Они сохранились в его памя¬
ти с необыкновенной четкостью и законченностью.
Из России Дузе вернулась в Вену, где 31 марта открыла гастроль
«Мертвым городом», а в последующие дни показала «Росмерсхольм»,
«Гедду Габлер», «Джоконду» и «Женщину с моря».
«22 уеду в Германию,— писала она 20 ноября 1908 года из Парижа
Лауре Орвьето,— куда влечет меня одна иллюзия, одна творческая
идея. Некое грандиозное «а может быть!..» озаряет сейчас мою душу
и мою работу. Поэтому и для этого я сегодня живу и работаю...»
Она выступила в Берлине, Франкфурте, Мюнхене, Майнце, Штут¬
гарте, Эссене, а 30 января 1909 года показала венцам «Йуна Габ¬
риэля Воркмана», которого уже играла в Германии.
«Вся жизнь была для меня дебютом,— заметила однажды Дузе,—
и когда после спектакля в Берлине я смогла сказать то, что, мне
кажется, никогда уже больше не смогу сказать: «Духи Росмеров, об¬
лагораживая душу, разрушают счастье»,— после этого я поклялась