Элейн
Шрифт:
– Не позволяй завтра мудрить с собой.
– Что?
– переспросила Элейн.
– Не позволяй завтра никому мудрить с собой. В машине друга или & другом месте. Не веди себя как дурочка.
Элейн шла рядом с матерью и, приоткрыв рот, внимательно ее слушала.
– Будь осторожна, - посоветовала ей мать.
– Как?
– переспросила Элейн.
– Будь осторожна, - повторила миссис Куни.
– Хорошо бы твоя бабушка убирала после себя газеты в гостиной, - проговорила она с куда большим чувством.
– Мне уже надоело ходить за ней. Надоело, надоело, надоело.
На
– Нам не по дороге, крошка?
– Нет. За мной приедет молодой человек, - сказала Элейн.
– Он не приедет, - покачал головой мужчина.
– Он мне сказал.
Элейн не поверила.
– Когда?
– спросила она.
Мужчина не сводил с нее глаз.
– Как тебя зовут, крошка?
– спросил он.
– Элейн. Элейн Ку-у-у-ни.
Радом затормозила машина, в которой сидел Тедди Шмидт. Элейн узнала Тедди, выглядывавшего в заднее окошко, и улыбнулась. Мужчина уехал.
Тедди вылез из машины, когда уже было без двадцати одиннадцать.
– Извини, что опоздал, - крикнул он отнюдь не виноватым голосом. Фрэнк не мог найти ключи!
Блестящая шутка! Он пихнул девушку на заднее сидение и уселся с ней рядом. Двое впереди, обернувшись, застыли с вытаращенными глазами.
– Элейн, это Монни Монахан. Монни, это Элейн. Элейн, это Фрэнк, перезнакомил всех Тедди.
Фрэнк Витрелли выразил одобрение долгим свистом.
– Привет, крошка, - сказала Монни, не отрывая глаз от Элейн.
– Привет, - ответила Элейн.
– Поехали, Макгинзберг, - приказал Тедди. Фрэнк Витрелли включил передачу, и машина тронулась с места.
– Как поживаешь, Элейн?
– демонстрируя перед Фрэнком и Монни наигранное равнодушие, спросил Тедди.
– Хорошо, - ответила Элейн, сидевшая очень прямо.
– Неплохо смотрится, а, Монни?
– спросил Тедди у Монни, которая все еще не сводила с Элейн глаз.
– Чем занимаешься, крошка?
– поинтересовалась Монни.
– Учишься в школе?
– Я закончила.
– Среднюю?
– Нет. Восемь классов. На следующей неделе опять начну учиться. В школе имени Джорджа Вашингтона. [103]
– Она совместная, да?
– спросила Монни.
– Нет: В ней мальчики и девочки, - ответила Элейн.
Когда горячее солнце стало клониться к закату, Фрэнк Витрелли неожиданно вскочил и стряхнул песок с волосатых ног.
– Не знаю, - заявил он, - как остальные, а я или ухожу от вас, или мы вместе идем играть в мини-теннис.
Он нагнулся и без малейшего усилия поставил Монни Монахан на ноги.
– Будем играть парами, - предложила Монни.
– Элейн, ты играешь в мини-теннис?
– Во что?
– переспросила Элейн.
– В мини-теннис. Ладно, все равно пошли, сказала ей Монни, поглядев на Тедди Шмидта.
– Смотреть тоже весело.
– Не-а. Мы тут останемся, - с безразличным видом протянул Тедди.
Фрэнк Витрелли вдруг отпрыгнул назад и нагнулся так, что его голова оказалась на уровне бедер Монни Монахан. Через секунду, скривившись от боли, девушка взлетела вверх на его широких плечах и сразу же заулыбалась, как ни в чем не бывало.
– О, какой ты!
– пролепетала она.
Фрэнк сделал круг, демонстрируя себя остальным и крепко держась за ляжки Монни, чтобы обратить особое внимание на свои дельтовидные мышцы. Еще раз быстро крутнувшись, словно увертываясь неведомо от кого, он побежал прочь, и его ноша высоко и неловко запрыгала у него не плечах.
– Шутник, - сказал Тедди.
– Сильный, - справедливо заметила Элейн.
Тедди покачал головой.
– Накачанный, - коротко сказал он.
– Видела его в воде?
– Нет.
– Накачанный. Понимаешь, он накачал себе мускулы.
– Тедди переменил тему.
– Послушай. Мне уже плохо от этого песка. Вон под навесом тень. Пойдем туда.
– Ладно, - сказала Элейн, и они встали.
Только сейчас Элейн заметила, что на пляже почта никого не осталось, кроме нескольких стойких, подобно Шмидт-Витрелли, компаний, однако вообще впечатление было такое, словно все отдыхающие разом свернули огромный зелено-оранжевый зонтик и потопали по обжигающему, песку к автомобильной стоянке. И Элейн внезапно охватил ужас. Она еще никогда не бывала на пляже, но в хронике видела толпы на Кони-Айленде Четвертого июля или в День труда, так что, [104] оказавшись среди множества людей, не ощутила себя безжалостно вырванной из пределов своего мирка. Зато теперь неожиданно обнажившееся беспредельное пространство показалось ей таким же страшным, как ночная тьма. Пляж, который минуту назад был всего-навсего большим скоплением крошечных горячих песчинок, приятно скользивших между пальцами, вдруг превратился в чудовищного великана, непостижимо огромного и враждебного, готового проглотить Элейн... или бросить ее с громким хохотом в море. Неожиданный уход людей с пляжа изменил и ее отношение к юноше. Из симпатичного кудрявого Тедди Шмидта он стад Тедди Шмидтом, который не был ни матерью, ни бабушкой, ни кинозвездой, ни радиоголосом, ни...
– Что случилось?
– ласково, но с обидой спросил Тедди, когда Элейн выдернула свою руку, словно ее ударило током.
Она не ответила. Потом они шли по пляжу, и он что-то говорил ей, но она ничего не понимала. Только сердце у нее билось вовсю. Ей хотелось одного, чтобы пляж и океан стали улицами Бронкса с гудящими клаксонами, лязгающими троллейбусами и одетыми толкающимися людьми. Ничего не слыша, она ждала, что пляж вот-вот встрепенется, прыгнет на нее и проглотит.
Песок под дощатым навесом оказался влажным и прохладным, и от него сильно пахло морем и гниющими отбросами прошлых пикников. Здесь было сумрачно, но, как ни странно, безопаснее, и чем дальше Элейн уходила с Тедди вглубь под навес, тем спокойнее билось у нее сердце и тем лучше она понимала, что он ей говорит.