Эльфийка и эпидемия безумия
Шрифт:
— Давай зайдем куда-нибудь. Перекусим.
Возражать я не стала, и мы направились по улице в поисках таверны или закусочной. Вэйд всю дорогу молчал, погруженный в собственные мысли, а я не осмеливалась их прервать. Только когда мы устроились за столом вполне приличной таверны, где, помимо нас, было не так уж много посетителей в такое время, осмелилась заговорить:
— Он ведь твой отец?
Вэйд вздрогнул и недовольно сверкнул глазами, но кивнул.
— Расскажи, что между вами произошло, — без надежды на то, что он действительно это сделает, попросила.
— Это долгая история, — проворчал Вэйд.
— Мы ведь пока никуда не торопимся, — осторожно сказала, внимательно глядя на него.
Напарник некоторое время молчал, словно что-то решая для себя. В нем явно происходила внутренняя борьба. Хотелось и выговориться — уж слишком, видимо, задело то, что произошло сегодня. Но и сказывалось привычное нежелание открываться посторонним.
— Обещаю, что все, что расскажешь, останется только между нами, — тихо произнесла. — Мне хочется верить, что ты считаешь меня другом, как и я тебя.
Некоторое время он в упор смотрел на меня, будто пытаясь отыскать что-то в моих глазах. Потом слабо улыбнулся.
— Хорошо, расскажу. Иначе ведь надумаешь себе такого, что даже Азали Осале не снилось.
Я тоже улыбнулась, чувствуя, как щемит сердце. Прекрасно понимала, что это его решение поднимает наши отношения на новую ступень. Он признавал меня чем-то большим, чем просто напарником или соседкой. Даже дружба в случае Вэйда — это уже очень много. Вспомнила о том, что он говорил герцогу. Есть нечто настолько ценное для Вэйда, чем никогда не пожертвует во имя чего-либо. То, что для него самое важное в жизни. Семья и близкие люди. Друг для него тоже входит в понятие близкого человека. И уже то, что он доверяет мне самое сокровенное, говорило о многом. Если бы не считал другом, просто отшил бы в привычной грубоватой манере вместе с моими попытками лезть к нему в душу.
Боясь лишним словом или жестом помешать, слушала историю жизни Вэйда и боролась с желанием положить ладонь на его руку или обнять в качестве поддержки. Видела, что ему нелегко вспоминать о прошлом, старые душевные раны все еще болят. И от этого слезы наворачивались на глаза — настолько я воспринимала его боль, как собственную.
— Моя мать была воспитанницей старой герцогини Баниан. Дочерью одного из разорившихся соседей, который покончил с собой, не желая садиться в тюрьму за долги. Герцогиня всегда пыталась показать себя благодетельницей в глазах провинциального высшего общества. Так что взяла десятилетнюю сиротку на попечение. Хотя из рассказов матери я понимаю, что относилась к ней эта самая благодетельница, как к собачонке или рабыне. Она должна была выполнять все капризы герцогини, заглядывать ей в рот и постоянно помнить свое место. Алфорду, моему отцу, тогда было четырнадцать. Поздний ребенок, родившийся, когда семья уже отчаялась. Остальные его братья и сестры умерли еще в младенчестве. Так что для старого герцога и герцогини Алфорд был подарком небес. Естественно, в нем души не чаяли. Каким можно стать в атмосфере всеобщего обожания? Нетрудно догадаться, что наследник Банианов был крайне высокого о себе мнения и считал, что весь мир крутится вокруг него.
Вэйд криво усмехнулся и продолжил:
— В те годы он даже не обращал внимания на маленькую сиротку, которую приняли в их дом из милости. А когда ему исполнилось шестнадцать, уехал в Тарос, чтобы учиться в Академии магии. Там и сдружился с принцем Оллоном, своим ровесником. В Академии самомнение Алфорда лишь возросло. Мальчик подавал большие надежды, к нему благосклонно относился наследник престола. После окончания Академии он планировал остаться в столице и делать карьеру. За все пять лет обучения даже на каникулы не приезжал домой, предпочитая столичные развлечения с приятелями. Но после окончания ему все же пришлось вернуться. Старый герцог уже был плох, и следовало ввести наследника в курс дела. Так что Алфорду пришлось полгода прожить в имении. Вот тогда он и обратил внимание на воспитанницу матери, которая к тому времени превратилась в юную привлекательную девушку. Марибет очень на нее похожа…
Вэйд стиснул зубы. Видно было, что ему трудно говорить об этом. Я же не осмеливалась ничего сказать, боясь сделать еще больнее. Наконец, он справился с собой и опять заговорил:
— Алфорд начал оказывать моей матери знаки внимания, желая хоть как-то развлечься в провинции. Ему было плевать на то, чем это может грозить самой девушке. Сам, естественно, не собирался иметь с ней ничего серьезного. Лишь позабавиться. Она же влюбилась по уши в блистательного придворного, талантливого мага и друга самого наследного принца. Наивная и бесхитростная, принимала за чистую монету комплименты и сладкие, но пустые слова. Разумеется, все закончилось ожидаемо. Она ему отдалась и служила развлечением все те месяцы, пока провел в доме отца. До того момента, как стало известно, что девушка забеременела. Видимо, даже о том, чтобы предохраняться, не позаботился. Естественно, разразился скандал, едва об этом узнала старая герцогиня, с которой наивная девочка поделилась своей радостью. Ведь она считала, что теперь любимый непременно на ней женится. Закончилось все предсказуемо. Алфорд и герцогиня снабдили мою мать деньгами, велели избавиться от ребенка и сообщили, что ее присутствие в доме далее нежелательно. Для нее это стало страшным ударом. Трудно расставаться с иллюзиями и сталкиваться с предательством тех, кого считаешь самыми близкими.
Я вспомнила о собственной истории с Бэйли и тяжело вздохнула. Бедная девушка, мать Вэйда и Марибет, оказалась в куда худшем положении. Было искренне ее жаль.
— Но она не избавилась от ребенка? — осторожно сказала, глядя в мрачное лицо Вэйда, смотрящего в стол.
— Не смогла. Несмотря ни на что, продолжала любить моего отца и хотела, чтобы у нее осталась хотя бы его частичка. Да и решила, что на первое время денег, переданных Банианами, хватит, чтобы обеспечить себя и ребенка. Переехала в город неподалеку от герцогского имения и сняла скромное жилье. Родила меня. Мама всегда говорила, что единственный поступок в жизни, о котором она никогда не жалела, это то, что решила меня оставить.
В голосе Вэйда послышались такие теплые, грустные нотки, что я не выдержала и все-таки положила ладонь на его руку. Как ни странно, он не отстранился, и несколько секунд я радовалась маленькой связи, установившейся между нами. Потом осторожно убрала ладонь, чтобы все не испортить чрезмерной назойливостью.
— Потом она познакомилась с отцом Марибет. Пусть и не любила его, но решила, что вдвоем будет легче растить меня. Как же заблуждалась. Вскоре после свадьбы до того предупредительный и обаятельный муж сильно изменился. Он заставил ее переехать в Бармин, где его обещали устроить в гарнизон, забрал остаток денег Банианов и кутил напропалую. Из гарнизона его поперли за постоянное пьянство, и с тех пор все только ухудшилось. Устраиваться куда-то еще он не хотел. Матери пришлось найти себе работу, чтобы было чем кормить меня и Марибет, которая родилась уже в Бармине. Он бил ее и меня, превратил нашу жизнь в ад. Единственное, что утешало — это то, что этот скот на самом деле не мой отец. Я даже втайне надеялся, что однажды приедет настоящий, заберет нас с матерью и сестрой и подарит совершенно другую жизнь. Мать ведь тогда еще не рассказала мне всей правды. Я считал, что им пришлось расстаться из-за каких-то непредвиденных обстоятельств. Только значительно позже, когда я, тогда уже восьмилетний мальчик, просил ее написать моему настоящему отцу и сообщить о том, во что превратил нашу жизнь этот мерзавец, она со слезами рассказала все, как есть. О том, что ни она, ни я не нужны герцогу, и помощи ждать неоткуда. Можно рассчитывать только на себя. Наверное, в тот день я и перестал быть ребенком. Понял, что я единственный, кто может стать защитником и опорой для моей семьи. Но что мог восьмилетний пацан? Лишь по мере сил помогать матери и ждать момента, когда станет достаточно сильным, чтобы дать отпор взрослому мужику. Это произошло, когда мне исполнилось тринадцать.
Вэйд мрачно усмехнулся. Я, из рассказа Марибет уже знавшая, что именно тогда в нем пробудился дар, кивнула. Но не сказала ни слова, желая, чтобы Вэйд продолжил свою историю. Ведь мне была известна лишь часть правды.
— Мирна знает, чего мне стоило удержаться от того, чтобы не размазать этого мерзавца по стеночке. За все, что он причинил нам. За то, как издевался над матерью. Но они с Марибет меня остановили. Наверное, подействовало на меня то, что если доведу дело до конца, попаду в тюрьму, и они останутся одни. И в жизни матери вполне может появиться второй такой ублюдок. Или найдутся те, кто станет обижать их, пользуясь тем, что рядом нет мужчины, который сможет защитить. После того как эта сволочь исчезла из нашей жизни, стало легче. Мы словно впервые за много лет вдохнули полной грудью. А потом мать убедила меня поступить в Академию. По правде сказать, я не был уверен в успехе, но попробовал ради шанса добиться чего-то большего и дать им такую жизнь, какой они достойны. К моему удивлению, в ведерской Академии меня приняли сразу. Как оказалось, мой магический потенциал достигал уровня архимага. Не буду описывать свою жизнь в Академии, — он поморщился. — Скажу лишь, что был готов выдержать что угодно ради достижения своей цели. Да и там было не только плохое. У меня даже появились друзья. Вернее, те, кого я таковыми считал.
Вот об этом я слышала впервые и сразу насторожилась.
— Сын барона, не буду называть его имени, проявил ко мне благосклонность. Слабенький маг, он не подавал больших надежд, но был крайне честолюбив. А я мог подтянуть его по многим дисциплинам и помочь с выполнением домашних заданий. Поначалу наши отношения были просто взаимовыгодным сотрудничеством. Благодаря его заступничеству другие аристократы не так рьяно меня травили, а я оказывал ему помощь в учебе. Но потом, как мне казалось, это переросло в настоящую дружбу.