Эльфийка. Переполох в Академии
Шрифт:
— Снимай.
Я чувствовала его тело так остро, что почти не чувствовала свое, онемевшие пальцы не слушались, я почти ничего не видела — вспышки, пятна… Нашла загнутый уголок полотенца, освободила его, но он выскользнул из пальцев и я никак не могла его найти.
— Сам снимай.
Мой голос звучал так, как никогда не звучал, я расслабилась и смотрела на Романа, настолько обессиленная и безвольная, что кроме одного желания, меня не хватало больше ни на какие другие.
— Хорошо.
Он оперся на одну руку, я чувствовала спиной, как в этом месте прогибается кровать, искажая всю гравитацию моего мира, от движения натянутой под лопатками простыни кожу обожгло электричеством, мне хотелось прикосновений, сильнее, чем сейчас, гораздо сильнее.
Он разворачивал полотенце, я смотрела на него, пытаясь узнать ответ на вопрос, который постоянно задавала, хотя знала ответ — да, я ему нравлюсь, очень, и сейчас, и тогда, всегда.
— Господи, ты совершенство…
Я закрыла глаза. Его шепот в пустой голове разрастался до лавины — я ему нравлюсь, да, прямо сейчас. Он попытался вытащить полотенце из-под моей спины, но оно так царапало сверхчувствительную кожу, что он что-то заметил по моему лицу, или почувствовал через ту связь, которая у нас только начала возникать, и перестал. Как-то по-особому коснулся моего бедра, от чего я выгнула спину. Осторожно просунул руку между моей талией и кроватью, и приподнял меня одной рукой, второй доставая полотенце.
Это внезапное ощущение его силы поразило, я ощутила свою легкость и слабость на фоне его прочности и силы, это пробудило внутри такую мощную волну желания, что я ничего не понимала, кроме того, что хочу. С огромным усилием подняла руку и коснулась его талии, провела вниз, до полотенца, на этом силы кончились. Он наклонился к моему уху и шепнул:
— Мешает?
— Да.
— Снимай.
Это было не сложно — оно и так уже сползало, я сняла его и уронила на пол, стала рассматривать открывшиеся детали. Я это и раньше видела, в книжках, эльфы и люди мало отличались, ничего такого, что следовало бы скрывать, даже красиво. Он лег на бок рядом со мной, стал гладить мое лицо, шею, ниже, целовать мои губы. Я непослушными пальцами искала на его шее галстук, чтобы намотать на ладонь и дернуть к себе, чтобы он понял, чего я от него хочу. Он понял.
Его руки стали смелее, и еще немного смелее, и еще, пока это не стало невыносимо, я дрожала и шептала что-то бессвязное, что он каким-то чудом правильно понял, и наконец сделал то, чего я все это время хотела. Это так ошеломило, что я впилась в него ногтями, забыв о слабости, тут же испугалась, что сделаю ему больно, и отпустила, он шепнул мне на ухо:
— Не сдерживайся, я крепкий.
И я дала себе волю, с наслаждением сжимая его руками и ногами, с удовольствием убеждаясь, что он действительно очень крепкий, это освобождало от ответственности, дарило радость безумия, я вела себя так, как будто не могу сделать что-то неправильно, все было идеально, и я все еще ему нравилась, вот такая бешеная, мокрая от пота, громкая…
Все превратилось во вспышку, оглушительный фейерверк из рассыпающихся искр, один взрыв, другой, мелкие частички фейерверка рассыпались на еще один фейерверк, с искристым шорохом, чувством землетрясения, я парила. Не могла прийти в себя, не чувствовала, на чем лежу, внутри было столько всего, что на "с наружи" не оставалось ни внимания, ни сил, Роман не торопил меня. Когда я пришла в себя, он смотрел на меня, изучая мое лицо, осторожно убирая прилипшие волосинки, вытирая капельки пота. Поймал мой осмысленный взгляд и шепотом спросил:
— Не больно?
Я покачала головой, закрывая глаза и пытаясь совладать с пересохшим горлом, облизала губы и прошептала:
— Обалденно.
Он тихо рассмеялся, поцеловал меня, лег рядом, продолжая гладить мои руки, живот, бедра, под кожей вспыхивали остатки фейерверка под каждым его прикосновением, все тело казалось тлеющим угольком, который легко превратить в пламя, всего лишь сдув пепел.
Через время вернулся слух, я начала различать шум на улице, шаги в коридоре, мокрый звук, с которым Роман размазывал пот по моему животу. Я с удивлением посмотрела туда, посмотрела на Романа с таким видом, как будто это не я. Мы рассмеялись и наконец-то вернулись к нормальному состоянию, я провела пальцами по его груди и животу, вытерла каплю пота с виска, он рассмеялся, с шутливой досадой сказал:
— Что мылся, что не мылся. Пойду еще раз. Найдешь, чем заняться? Здесь есть интернет.
— Я пойду с тобой.
Он посмотрел на меня тем волчьим взглядом, который превращал меня в антенну, настроенную только на него, посмотрел на мою грудь, потом мне в глаза.
— Леди, вам помочь это донести?
— Да, будьте любезны, — я умудрилась изобразить великосветский реверанс, лежа в кровати потной и голой, и мы пошли в ванную продолжать банкет.
Домой мы пошли телепортом прямо из комнаты отеля, потому что я не смогла опять влезть в платье, и надела Ромкину рубашку. Мы долго смеялись, стоя у шкафа и прикладывая ко мне мои старые вещи, не налезало ничего, в итоге Ромка пожертвовал мне свою футболку и прости-господи-штаны, которые закрыли мои ноги до середины бедра, я выглядела смешно и глупо, но он меня обожал даже такой. Жутко хотелось есть, мы решили никуда не идти, а позавтракать дома, Ромка пошел готовить, а я пошла проверить, как там лосик, и заодно похвастаться ему своей новой татуировкой.
Лосиный сарай у нас не запирался, так что я добежала до него вприпрыжку и пнула дверь ногой — мне нравился мой новый центр тяжести, я стала гораздо устойчивее и увереннее, и постоянно хотела носиться бегом, с заносами на поворотах.
— Лосичек, ты не поверишь, какие у меня новости! — я влетела в сарай и чуть не упала, когда меня схватили за руку и шлепнули по запястью чем-то холодным, пустившим по телу липкую волну, похожую на ту, что была на пороге аудитории без магии. Я поняла, что произошло, и единственное, что успела сделать, это заорать во всю мощь своих обновленных легких: — Рома!!! — и стало темно.
Я очнулась в своей комнате в общаге. Я лежала на своей кровати, папа сидел на кровати Асани и перебирал в руках артефакт-четки. Попытавшись вскочить, я поняла, что связана заклинанием "мягкие путы", оно сильно замедляло движения, пришлось лечь обратно.
— Улли…
— Папа, ты опоздал. Сними с меня эту дрянь, я не преступник.
— Ты меня очень разочаровала, Улли, — вздохнул папа, глядя на гибкий браслет из синей стали на моей руке, как раз поверх татуировки. — Это моя ошибка, не стоило тебя отпускать, ты еще слишком маленькая для этого. Я понадеялся на человека, пусть и мудрого, но человека. И вот, что получилось. Никому нельзя доверять, Улли, ни-ко-му, в этом мире у нас есть только семья и Альянс, больше ничего и никого. Мы едем домой, малышка. Я уже собрал твои вещи и написал Асани. Если ты пообещаешь вести себя хорошо, я сниму заклинание. Обещаешь?
— Папа, я никуда не поеду, послушай меня…
— Дома поговорим, я не останусь здесь ни минутой дольше необходимого, и всему Альянсу буду рекомендовать не пускать сюда дочерей. Человеческая безответственность пустила здесь корни слишком глубоко.
— Папа, хватит…
Он не слушал меня. Одним жестом поставив меня вертикально, он понес мое связанное заклинанием тело левитацией, как груз, унизительно до ужаса.
Мы спустились вниз, папа засунул меня в карету под внимательным взглядом вахтерши из окошка, и еще минимум десятка зевак с балконов, мне провалиться хотелось.