Эльфийские камни Шаннары
Шрифт:
— Теперь ты снова выглядишь по-человечески, — небрежно сказала Эретрия.
Он кивнул.
— И за это ты можешь просить все, что хочешь. Ведь это ты поставила меня на ноги.
От этих слов улыбка девушки стала еще ослепительнее. Всю прошедшую неделю она приходила к нему каждый день — кормила, перевязывала раны, говорила с ним, когда чувствовала, что Вилу нужно общение, и сразу же уходила, как только он давал понять, что хочет побыть один. Своим выздоровлением он обязан ее усилиям и заботе.
— Мне сказали, что ты ушел. Было нетрудно понять куда, — Она указала глазами на ворота Садов. — Я подумала, что могу подождать тебя здесь. Ну как, все привидения наконец успокоились, целитель? Они больше не тревожат тебя?
Вил видел: она искренне переживает за него. Эретрия лучше всех понимала, как его сломила потеря Амбель. Они постоянно говорили об этом, только об этом — всю неделю. Привидения — так она называла его мучительные сомнения и мысли о собственной вине.
— Надеюсь, теперь они успокоятся, — ответил он. — Мне очень помогло то, что я пришел сюда. Еще немного — и, может быть… — Он оборвал себя, пожал плечами и улыбнулся. — Амбель верила в то, что она должна что-то отдать земле за жизнь, которую та подарила ей. Однажды она мне сказала, что это вера всех эльфов. Наверное, она намекала на то, что это и моя вера тоже. Понимаешь, Амбель прежде всего видела во мне целителя и только потом — защитника. Я буду целителем, а целитель тоже многое отдает земле, помогая людям, которые потом станут заботиться о земле. Это будет мой дар ей, Эретрия.
Девушка серьезно кивнула.
— Значит, теперь ты вернешься в Сторлок?
— Сначала домой, в Тенистый Дол, потом в Сторлок.
— И скоро?
— Да. Мне надо идти прямо сейчас. — Он как-то неловко кашлянул, прочищая горло. — Ты знаешь, Алланон оставил мне вороного — Артака. В подарок. Наверное, он хотел как-то возместить потерю Амбель…
Эретрия потупилась.
— Наверное. Ну что, может быть, пойдем?
Не дождавшись ответа, она повернулась и пошла к городу. Вил поспешил за ней. Они молча шли рядом.
— Так ты решил отдать эльфиниты? — спросила Эретрия через несколько минут.
Как-то, когда ему было очень плохо, Вил сказал ей, что собирается передать кому-нибудь эльфийские камни. Древняя магия что-то сделала с ним. Вил до сих пор не понял, что именно. Сила камней пугала его. Но он пока отвечал за эту силу и не мог переложить ответственность на кого-то другого.
— Я оставлю их у себя, — твердо ответил долинец. — Но больше никогда не воспользуюсь их волшебством. Никогда.
— Да, — сказала Эретрия ровным голосом. — Целителю не нужны камни.
Они свернули на дорогу, ведущую к Арборлону. Вил почти физически чувствовал, как из-за страха, что он снова бросит ее, как сделал это однажды, между ними растет трещина — пропасть отчуждения. Эретрия, безусловно, хотела поехать с ним. Она всегда хотела, чтобы он взял ее с собой. Но больше она не попросит об этом никогда. Она слишком горда, чтобы просить еще раз.
— Ну а ты? Куда ты теперь пойдешь? — наконец спросил он.
Эретрия небрежно пожала плечами.
— Пока не знаю. Может быть, в Каллахорн. Я — из скитальцев. Могу идти куда захочется. И быть кем захочется. — Она помолчала. — Может быть, приду навестить тебя. Похоже, за тобой еще надо присматривать.
Эретрия сказала это легко, почти в шутку, но явно не просто так. «Я — твоя, а ты — мой, Вил Омсфорд» — так она говорила ему той ночью в Тирфинге. И теперь повторила это, пусть совсем другими словами. И если теперь он бросит ее, у нее не останется никого. У Эретрии нет больше ни дома, ни семьи — ничего. Раньше, когда она просила взять ее с собой, он действительно не мог, не имел права сделать это. А теперь? Какие причины для отказа могут быть у него теперь?
— Просто пришла такая вот мысль, — поспешно добавила Эретрия, будто это ничего для нее не значило.
— Отличная мысль, — спокойно ответил Вил, — Но я подумал, что, может быть, тебе захочется пойти со мной прямо сейчас?
Вил сказал это еще до того, как сам понял смысл своих слов. Повисла долгая, очень долгая тишина — они шли молча, не глядя друг на друга, словно ничего не было сказано.
— Может быть, и захочется, — наконец проговорила Эретрия и внимательно посмотрела в глаза долинцу. — Если ты сам этого хочешь.
— Хочу.
Тогда он увидел ее улыбку — такую чудесную и ослепительную.
— Это подтверждает, Вил Омсфорд, что ты наконец-то пришел в себя. И наконец-то все понял.
Она взяла его руку в свою и крепко сжала.
Возвращаясь со склона Каролана, все еще занятый мыслями о восстановлении Эльфитча, Андер Элесседил видел, как долинец и девушка вышли из-за стены Садов Жизни. Приостановив на мгновение коня, он наблюдал за ними — за этими двумя, что еще не ушли домой из Арборлона. Принц видел, как они остановились и девушка взяла долинца за руку.
Улыбка тронула его губы. Андер развернул коня и поскакал прочь. Похоже, теперь уходит и Вил Омсфорд. Но не один.
Песнь Шаннары
Лестеру дель Рею, единомышленнику
Глава 1
Лето в Четырех землях близилось к концу. Медленно подступала осень. Уже прошли долгие тихие деньки, когда жизнь будто замирает в душном зное и возникает ощущение, что еще на все хватит времени. Дни становились короче, и, хотя летнее тепло еще не ушло, влажный воздух становился сух, и острее чувствовалась скоротечность жизни. Признаки перемен были заметны повсюду. Вот и в лесах Тенистого Дола уже появились первые желтые листья.
Брин Омсфорд на мгновение приостановилась под алым навесом кленовой листвы. Старый огромный клен раскинул тень почти на полдвора, над цветочными клумбами у садовой дорожки. Брин улыбнулась. Сколько детских воспоминаний связано у нее с этим древним деревом! Поддавшись невольному порыву, девушка сошла с тропинки и направилась к искривленному годами стволу.
Брин была очень высокой — выше отца, матери и брата Джайра, почти одного роста с Роном Лихом — и все-таки выглядела хрупкой. Но это только на первый взгляд: на самом деле она была не слабее любого из них. Конечно, Джайр ни за что бы с этим не согласился, ведь это значило бы для него смириться со своим положением младшего. Поэтому он считал: девчонка, в конце концов, и есть всего лишь девчонка.