Эльфийский бык
Шрифт:
И потому связь эту Поржавский не одобрял категорически. Но поелику после расставания с невестой у Александра как-то оно совсем с женским полом не заладилось, то терпел, неодобрение свое при себе удерживая.
– Я ей говорил, да разве ж слушает? Почему никто меня не слушает, а? Министрам говорю, те кивают, что болванчики… а толку? Все одно по-своему делают. Думцы глядят снисходительно… проекты один за другим заворачивают. Я вообще самодержец или как?!
– Или как, – когда-то князь взял себе за правило подопечному не лгать. – Власть, она такова, что пока ты сам её не возьмешь, то и
Его Императорское величество с тоской уставился в окно.
За окном зеленел парк.
Дорожки. Кусты. Дерева. Весна вовсю разгулялась. До лета всего-то ничего, а радости в душе нет.
– Мне уже намекали, что с меня довольно подписи… и что сам я могу идти вон, в парке гулять… с девицами. Охоты там, балы… прочее все.
И о том князь знал.
– Почему ты молчишь?
– Потому что ты сам должен понять, чего хочешь. Если в парк и гулять, то особого вреда не случится. Лет пару. Или больше, нежели пару. Держава крепка… пока еще.
– Вот именно, что пока… я ж понимаю, что слухи эти кто-то раздувает.
Император стиснул кулак.
– И что отречение мое в пользу Мишки многих порадует. Создадут регентский совет… хотя, если уйду в парк, то и слухи прекратятся.
– Скорее всего.
– Хрен им, – Император выдохнул. – Газетенку эту… тряхни. Найди владельца и намекни, что, я может, монарх и просвещенный, да только тоже кое-чего могу. Будут пакости писать, отправлю их с особым заданием… на землю Франца-Иосифа… писать об успехах сельского хозяйства.
– Так… там сельского хозяйства нет, – удивился князь.
– Вот… как появится, так сразу разрешу написать об успехах и вернуться. Даже награжу. Медалью. За самоотверженное служение отечеству.
Он покосился на свое отражение, а то – на Императора. Было отражение… так себе.
О чем невеста, когда он задал ей вопрос по поводу неких компрометирующих фото, что всплыли в сети, ему и сказала. И про нос большой. И про подбородок вялый. И про мышечный тонус.
Семья её, конечно, сказанного не одобрила и даже заставила принести извинения, когда Александр предупредил о расторжении помолвки, но слова были сказаны.
И запали в душу.
Глубоко.
А еще сказала, что он мягкохарактерный. И тут, получается, была права. Дело ведь не в этой нелепой газетенке. В сети вон похлеще статьи пишут. Дело в том, что стала она последней каплей, истощившей терпение Александра.
Он задумчиво потер белоснежную манжету, на которой выделялись темные капельки кофе, и сказал:
– Мне кое-какие отчеты понадобятся… к следующему заседанию Совета.
Император отвернулся от окна.
И вовсе даже нормальная у него шея. Человеческая. А не как у того тренера по… по чему там тренер был, память не сохранила.
– И доведи, что я хочу видеть всех… а то взяли моду… то у них отпуска, то больничные… социальные, чтоб их, гарантии… я, может, тоже в отпуск хочу. И социальные гарантии…
Глава 2.
Где вершатся дела государственные и большое внимание уделяется проблемам сельского хозяйства
«Даже если в жизни наступила жопонька, подберите для нее красивые кружевные труселя»
Совет Российской Империи был по сути мероприятием довольно рутинным и на диво скучным, а потому особого энтузиазма средь участников не вызывал. Да и прошли времена, когда на данном Совете решались вопросы глобальные, влияющие на жизнь страны. Нет, нынешние тоже влияли, но куда как скромнее. Махина Империи работала исправно, не требуя, и даже избегая излишнего участия в её работе. И потому особая приписка об обязательном присутствии многими была принята… с опаскою, пожалуй.
Опечалился министр путей сообщения, вспоминая, не дошла ли какая из многочисленных жалоб до Императора. Призадумался об отставке министр просвещения, реформа коего, начатая еще позапредыдущим министром и дважды сама реформировавшаяся, несколько затянулась и оказалась куда более дорогой, чем это представлялось вначале. Министр здравоохранения привычно пощупал карман, в котором хранил пилюли, как уверяя, исключительно в целях самоуспокоения…
– Не знаете часом по какому поводу-то? – осторожно поинтересовался князь Василевский, глава министерства связи и массовых коммуникаций, пребывавший в настроении глубокой меланхолии, ибо смутно подозревал о причинах высочайшего недовольства и даже ждал его.
Но в частном порядке.
– А то вы не ведаете, – фыркнул министр сельского хозяйства и стиснул папку с докладом. – Вечно ваши щелкоперы понаписывают, а нам потом выслушивай.
– Это не наши! – возразил министр, промакивая залысину платком. – Наши щелкоперы знают, что писать и как писать. Это какие-то совершенно посторонние! Частного порядка! И мы уже довели до их сведения, что информация, представленная в газете, не соответствует действительности.
– Ага, – фыркнул министр внутренних дел, который сидел слегка наособицу. Был он человеком простым, выслужился из самых низов, а потому к иным относился с подозрением. Впрочем, весьма даже взаимным. – А они взяли и раскаялись…
– Это… это частная газета! Коммерческого толку…
– Вот-вот… коммерческого. За копейку мать родную не пожалеют. Давно надо было прекращать эту… коммерцию, – министр внутренних дел даже кулаком по столу дал. Но стол был крепким, дубовым, зачарованным еще прабабкой нынешнего императора, которая в природной рачительности своей весьма переживала за мебель. – И цензуру возвращать надо!
– Боюсь, что не поймут… нынешний век диктует новые тенденции. Гласность. Доступность. Открытость…
Василевский горестно вздохнул, поскольку открытость с гласностью вкупе обернулись раннею язвой, про которую целители говорили, что возникла она исключительно от нервов. И вот теперь в животе заворочалось, заныло.
– Да и как их найдешь-то… – попытался оправдаться князь Василевский. – Они же ж не тут… они же ж этот пасквиль из интернету перепечатали…
О чем вполне искренне сожалеют, поскольку прибыль от проданного тиража точно не покроет убытков от закрытия типографии и самой газетенки.