Эльфийский Камень Сна
Шрифт:
— Он ранен, — раздался полный боли и страдания за него голос Бранвин. И он почувствовал прикосновение ее нежных рук. И нимб светлых волос, обрамлявших лицо, склонился над ним. Слезы боли и стыда замутили его взор.
— Никто не причинил ему вреда, — промолвил мальчик. — Я думаю, госпожа, он болен.
Ему принесли вина и трав, накрыли и согрели, пока он метался почти без чувств. Снаружи доносился лязг железа, воинственные кличи, а мальчики и служанки, снующие с поручениями, приносили известия, на чью сторону склоняется победа. Потом башня вздрогнула от удара, обрушившегося на ворота, и жуткий треск заставил
Штурм отхлынул. Киран сидел у очага, сжав руками невидимый чужим глазам камень, но тот молчал, откликаясь лишь болью. «Ей тоже больно», — подумал он, но раскаяние не охватило его. В зале не было никого, кроме Бранвин и госпожи Мередифь, которые изумленно взирали на него, когда им не надо было спешить к более тяжело раненым.
Весь день бушевала битва за ворота. Гибли люди. Временами Киран вставал и доходил до стены, но воины просили его вернуться в укрытие, а то, что он видел, не успокаивало его. Разбитые ворота еще держались, хотя петли их и покосились. Стрелы летали вверх и вниз со стены, и слышны были отчаянные предложения о вылазке, чтобы отогнать неприятеля от ворот, пока они не рухнули.
«Не делайте этого», — мысленно молил он Скагу, не в силах преодолеть ливень стрел, что окружал того на вершине ворот. И мудрый Скага распорядился обороняться, а не атаковать; масло лилось на осаждающих, охлаждая их пыл, но они развели костры перед воротами, и от масла огонь разгорался еще яростней, грозя пожрать ворота. К полудню сорвалась еще одна петля, и враг хлынул в ворота. Раненые, изможденные воины проходили мимо Кирана, укоряюще глядя на него залитыми кровью глазами. Женщины взбегали по лестницам, поднося стрелы, помогая раненым, а иные, взяв луки и укрывшись за плетеными щитами, посылали стрелы в гущу нападавших. Наконец, Киран вышел, взял лук у раненого лучника и попытался еще раз: одну стрелу он выпустил и заложил вторую… но слабость охватила его, и третья улетела мимо, а лук выпал из его рук на амбразуру. Мальчик подобрал лук, а Киран, охваченный стыдом, сел, приходя в себя, пока не отыскал в себе силы, чтобы вернуться в укрытие.
А мальчика принесли мертвым чуть спустя, ибо стрела пронзила его горло, и его место занял другой, еще более юный. Киран заплакал, увидев это, и отошел в угол, пытаясь скрыться ото всех.
С наступлением сумерек шум сражения утих, а вскоре и вовсе прекратился. Киран вернулся в зал, согреться у очага и послушать разговоры слуг. Пришли женщины, усталые, с тенями под глазами, и заговорили о холодном ужине, к которому ни у кого не лежало сердце. Мужчины во дворе пытались укрепить ворота, и звук молотков отдавался в зале.
Пришел Скага, бледный и измученный раной от стрелы, пронзившей его руку. При виде его Киран отвернулся и уставился в угли очага. Дамы сели, и прислуга принесла хлеб, вино и холодное мясо.
Киран подошел к столу и тоже сел, глядя перед собой, не поднимая глаз ни на женщин, ни на сражавшегося весь день арфиста и уж менее всего на Скагу. Еда была подана,
— Это из-за его раны, — внезапно прервала молчание Бранвин. — Он болен.
— Он утверждает, что пробрался сквозь ряды неприятеля и перелез нашу стену, — ответил Скага. — Он дал нам добрый совет. Но кто он на самом деле? Откуда он прибежал? И кого мы приняли в то время, когда наши жизни зависят от закрытых ворот?
Киран поднял голову и встретился глазами со Скагой.
— Я из Кер Донна, — промолвил он. — Мы служим одному королю.
Скага ответил ему суровым взглядом, и никто не шелохнулся.
— Это все его рана, — повторила Бранвин. И Киран почувствовал к ней благодарность за это.
— Мы не видели раны, — ответил Скага.
— Хотите? — спросил Киран, ибо у него не было недостатка в шрамах. Он изобразил на лице своем гнев, но на деле стыд пожирал его. — Можем пойти в оружейную, если хочешь. Можем поговорить там об этом, если желаешь.
— Скага, — с укоризной заметила Бранвин старому воину, но госпожа Мередифь прикоснулась к дочери рукой, делая ей знак умолкнуть. И Скага встал. И Киран поднялся на ноги, готовясь следовать за ним, но Скага кликнул пажа.
— Меч, — сказал Скага. И мальчик принес его от дверей. Киран стоял не шевелясь, чтобы не опозориться в глазах всех. Бранвин вскочила на ноги, за ней поднялась госпожа Мередифь, и один за другим все повставали.
— Я хочу посмотреть, как ты будешь держать меч, — сказал Скага. — Мой сгодится. Он из доброго старого железа.
Киран ничего не сказал. Сердце екнуло у него, и камень загодя отозвался болью. Он взглянул в глаза старого воина и понял, что тот повидал больше на своем веку, чем остальные. Скага вынул меч из ножен и протянул ему; он взял обнаженное лезвие в руки, стараясь скрыть боль, отразившуюся на его лице. И не смог. Он протянул оружие обратно, чтобы не обесчестить его, уронив, и Скага сурово принял его. В зале застыла мертвая тишина.
— Нас обманули, — медленно выговорил Скага, и глубокий его голос был печален. — Ты принес нам сладкие слова. Но ваши дары никогда не бывают без расплаты.
Послышались всхлипывания. То была Бранвин, которая вдруг вырвалась из объятий матери и выбежала из зала. И это причинило ему боль не меньше, чем железо.
— Я сказал вам правду, — промолвил Киран.
Ему никто не ответил.
— Король придет сюда, — продолжил Киран. — Я вам не враг.
— Мы слишком долго живем рядом со Старым лесом, — произнесла госпожа Мередифь. — Заклинаю, скажи мне правду. Жив ли мой господин?
— Клянусь тебе, госпожа, он дал мне кольцо со своей руки и был жив и здоров.
— А чем клянется ваш эльфийский люд?
У него не было ответа.
— Что будем делать с ним? — спросил Скага. — Госпожа? Железо удержит его. Но это будет жестоко.
Мередифь покачала головой.
— Возможно, он говорит правду. И в ней вся наша надежда, не так ли? Зачем нам лишние враги сейчас, когда своих достаточно. Пусть делает, что хочет, и лишь приставь к нему охрану.
Киран склонил голову, благодарный и за это. Он не взглянул ни на Скагу, ни на других, лишь посмотрел на госпожу Мередифь. Но более она ничего не сказала, и он тихо вышел из зала и поднялся наверх в предоставленную ему комнату, где, по крайней мере, он был избавлен от укоризны их глаз.