Эльфийский посох
Шрифт:
«Почуял, наконец, темного, — пришла в голову горькая мысль. — Ты ведь лжец, Лиэн. Трус и лжец. Ты обманываешь всех. Какой из тебя носитель огня Галлеана? Огонь не светит в жирной куче дерьма. Ты даже Последнюю Руну боишься вызвать по-настоящему».
— Пойми, Росинфин, я должен идти один, — прошептал эльф, и голос его прозвучал как тихий скрип сухой ветки. В груди пылала жгучая боль. — Одного меня гномы пропустят, они ко мне привыкли… — Он закашлялся, вытер кровь с губ и через силу продолжал:
— Гномы помогут мне найти в горах этого медведя-оборотня, и мы вытрясем из него, где искать Посох Духа. Я вернусь, передам знание эльфам, и войны с Горными Кланами не будет. Пропусти меня, Росинфин!
Из-за деревьев выступили еще единороги, словно соткались из жемчужного предрассветного неба. Их светящиеся рога тоже направлены были на Лиэна.
Он беспомощно огляделся. Третий круг охватил его. Первыми были волки, потом — адские гончие, теперь — единороги.
Третий жертвенный круг во славу Мортис. После этого — Древо.
Рука сжала нож.
«Позови, и я приду, и сокрушу наших врагов», — утешал, гладил его сжавшееся сердце шепот, как мать гладит испуганное дитя.
Он не ответил. И даже его руки не ответили.
Лиэн наклонился и положил на землю нож вместе с посохом. Но выпрямиться уже не смог — сломанные ребра вонзились в легкие. Он упал на колени, медленно прохрипел с длинными паузами, цедя слова:
— Ты прав, Росинфин… меня нельзя… допускать к Посоху Духа. Нельзя касаться его. Я нечист. Моя жизнь — ваша. Берите, раз пришло время… последней руны… Древо Смерти меня не получит. Я готов.
Росинфин фыркнул, повернулся боком, так что грива взвилась облаком, и тоже подогнул передние ноги. Остальные единороги вместе с этим движением словно растаяли — отступили обратно в лес.
Охотник еле забрался в седло, и скакун вернул его туда, откуда раненый сбежал по привычке не ввязываться в драки без серьезной причины. У него было оправдание — завет учителя: «Не лезь в герои».
Вот так он и петлял в пути на восток. Дорога к Посоху Духа не бывает такой же прямой, как дорога в ад.
Когда касаешься любимой женщины, трудно держать себя в руках, а в одной руке удержать и вовсе невозможно. Глаза Тиаль открылись, и Даагон тут же завел руки за спину. Они тут ни при чем, особенно левая.
— Не прячь руки, как нашкодивший мальчишка, лорд. Я уже видела, что с ними…
— Молчи, Тиаль. Тебе пока нельзя говорить. Но можно поцеловать меня.
Она слабо улыбнулась:
— Я была не права, Даагон, и едва тебя не потеряла. Зато потеряла тридцать лет счастья быть с тобой.
— Я всегда был с тобой.
Он так долго ждал этих слов. И так обидно, что тут слишком много народу. Ну просто все собрались посмотреть на примирение клана Гаэтер с родом Эрсетеа! Вот и еще один прибыл, на белом единороге.
Росинфин доставил его, как несут полную чашу, чтобы не расплескать ни капли, — руки седока свешивались по обе стороны от шеи единорога, голова моталась где-то сбоку, тычась в гриву, и непонятно, каким чудом он вообще держался в седле с притороченной рогатиной.
Вот ее лорд узнал сразу.
— Я сейчас вернусь, — сказал он Тиаль, подняв меч.
Эльфа уже сняли с седла. Выяснили, что кто-то видел его в бою с демонами, а вот с кем он после этого дрался до изнеможения, можно было узнать только от него самого. Но эльф самым беззастенчивым образом спал.
Даагон отогнал целительниц — нечего на друида зелье переводить — и стоял над Лиэном в раздумье. В прорехах окровавленных лохмотьев, оставшихся от одежды охотника, он заметил багровые пятна — недавние раны, уже затворенные эльфийками.
Лорд сразу понял, зачем темному понадобилась волчья кровь, — она и течет сейчас в его жилах. Вампиры иначе не могут прикинуться живыми. А впереди — большая волчья стая с оборотнем во главе, сопровождающая отряд, — постоянная подпитка Ловко придумано! Понятно и то, зачем друиду охотничья рогатина, какой оборотень согласится без драки дать темному кровь стаи?
Так что же лучше — сразу отрубить врагу голову или разбудить, дабы не марать воинскую честь? Но ведь если разбудишь, то этот маг тут такое устроит — хоть демонов вызывай на подмогу! Что мертвому какие-то раны? Ишь, еще и улыбается во сне: мол, ничего ты со мной, лорд, не сделаешь, совести не хватит. А если хватит?
Честь — она для живых, а не для нежити. Честь — это чистота, а имя темным — нечисть. Но тем и отличаются живые от нечисти, что блюдут свою честь даже перед врагом.
Впрочем, не только эти размышления останавливали руку лорда. Он вдруг с ужасом понял: несмотря ни на что, этот охотник, этот лютый враг ему… нравится!
Лорда прошиб пот: неужели Древо Смерти уже имеет такую власть над его волей, что рука не поднимается убить друида? Что же еще может стать причиной такой жуткой для него, воина, нерешительности?
Пока он сомневался, отгоняя мешавшего раздумьям единорога, настырно лезшего под руку с мечом, налетела разъяренная Иссиана:
— Прочь!
Она оттолкнула лорда и заслонила спящего, сверкая глазищами. В руке — магический жезл наизготовку.
— Убирайся! — прошипела дриада.
— Что с тобой, Иссиана? — удивился Даагон.
— Не смей его трогать!
— Да ты даже не знаешь, кто это и как он опасен.
— Это ты не знаешь, Даагон! А я знаю прекрасно. Прочь от моего сына!