Эльге, до востребования
Шрифт:
Правда, иногда в почтовом ящике находились вчетверо сложенные записки, помеченные буквой «Э». Он бодро писал всякую глупость: «Никак не удается, дорогая сестренка, сводить тебя в кино. Приходится много заниматься. Надо готовиться к выпускным испытаниям. Я подвел итоги и выяснил, что у меня много провалов. Я совершенно запустил литературу, читал бегло и далеко не все, что положено. Сейчас наверстываю. Много занимаюсь алгеброй – без нее ныне никуда. И тебе советую поднажать на матаппарат. В.»
А перед Новым годом письмо принес Алек и стал прыгать, размахивая сложенным листочком, как дикарь:
– Уууу!! Йо-йой! Тебе
Стоило бороться с этим дураком, когда там просто поздравления с праздником и отчет о том, сколько еще предстоит изучить в наступившем году. Он и ей советовал поднажать на точные науки. И крепко жал руку, желая всех успехов в новом году.
А весной она достала из почтового ящика еще одну записку, где он вновь желал всех успехов и советовал обязательно посмотреть кинокартины «Переход», «Брат героя», «Гибель «Орла» и «Эксперименты по оживлению организма».
Получается, он ходит в кино, без нее.
Она тоже пошла с Алеком и его вечным дружком Юркой, в «Арктику», что была в прежней кирхе. Мальчишкам фильм понравился, но она старше. Зачем ей фильм про младших школьников? Опять он над ней смеется, указывая ее место.
А ведь это он приносил записочки в ее дом, бросая их в ящик, так и не решился позвонить в дверь. Наверное, он ждал, что она просто возьмет трубку телефона и позвонит, спросит про кино. Или так же отправит письмо. Или, еще лучше, сама принесет записку, а он ее случайно встретит. И они совершенно случайно пойдут в кино. На совершенно бесполезную, по его мнению, «Музыкальную историю» с Лемешевым.
***
Эти мысли занимали ее больше всего, и она даже не заметила, как началась последняя четверть, и тройки заняли весь дневник. Даже учительница немецкого спросила:
– Что с тобой? Ты где-то витаешь! Путаешься во временах. Хотя произношение прекрасное, наверное, у тебя хороший репетитор.
– Три.
– Что три?
– Репетитора три.
– Тогда совершенно непонятно, почему ты не подготовила темы.
– Я все сделаю, – ей даже не было стыдно и не было страшно, чем кончится этот год. Какая разница, если они так и не пошли в кино. Она долго шла из школы, петляя по переулкам.
Как было объяснить учительнице, что она с трудом понимает разницу русского и немецкого, если она даже дома этого не может сказать. Там не только в лексиконе дело. Слова – ерунда, их можно выучить или просто запомнить, подобно попугаю. Но вот как с колобком быть. Русский и от бабушки ушел, и от дедушки ушел, и от зайца ушел, а потом поддался на лесть лисы, и тут его и съели. А немецкий толстый жирный блинчик (dicken, fetten Pfannkuchen) бегал от всех, бегал, а потом сам в корзинку к трем голодным детям прыгнул, чтобы накормить их. Она хотела это обсудить с Ним, но он молчал. Она даже несколько раз прошла по Покровскому бульвару, близ их дома, но, увы, напрасно.
***
Весной Эльге стало казаться, что идущий впереди старшеклассник – Он. Все вокруг было про Него: афиша фильма, книжный, наверное, здесь он учебники покупает, кондитерский в Ивановском переулке – такие булочки он любил, цветочный на углу – ему и в голову не пришло подарить ей цветы. Но больше всего ей нравилось сидеть за шторой на подоконнике, смотреть в двор-колодец, мечтая, что она сейчас увидит, как он идет со своей запиской.
И самое странное, что записка в почтовом ящике появилась, а Его она так и не заметила. Записка была строгой: «Дорогая сестренка, вот уже конец года. Как ты его закончишь? Надеюсь, что ты приложишь все силы, чтобы не было стыдно перед родными. А я снова к столу, еще три учебника, которые надо проштудировать. Надеюсь, выйти из класса если не первым, то хотя бы вторым».
А что она ему скажет, когда у нее сплошные «уды». И как объяснить, почему ей совершенно не интересно было в этом году учиться? А может, ее назначение в ином? Не все же должны переводить и преподавать, не всем дается аналитическая химия, не все ее так преданно могут любить.
Вот, говорят, бабушку Рахиль, которую она никогда не видела, она с папиными братьями и сестрами в 1924-м уехала в Палестину, просто научили на роялях играть да и замуж отдали, правда, ей не повезло, за нелюбимого, хотя и влюбленного в нее без памяти. Она сидела дома и книжки читала, хозяйство ее не увлекало, дети не забавляли, даже раздражали, слишком на рыжего мужа похожи. Только младший ее радовал. Дома перемигивались и многозначительно говорили, что не похож он на ее мужа Элиагу, это точно. Тетки вообще любили позлословить, во всем видели интриги и тайны. Говорили, у бабушки был свой выезд и бриллианты.
Эльга видела во дворе своего дома примадонн, что к Льву Оборину, их соседу, ходили, их, конечно, привозили на машинах, но бриллианты на них не видела. А может, она и вовсе не понимает, что такое бриллианты. Ей всегда казалось, что это как на картинах в Третьяковке, что-то внушительное и красивое.
***
Бриллианты бабушки Рахиль ушли на строительство колхозов, называемых кибуцами, и бабушка там тосковала по снежной Москве, где остались сын и выезд. По чему она больше тосковала – неизвестно. Но об этом было запрещено говорить, а тем более нельзя было мечтать о жизни «курицы, что вечно сидит на насесте и смотрит в окно». Потому надо как-то закончить шестой класс.
Как-то так, чтобы родители и тетки не узнали о случайно возникших проблемах в школе.
Жаль, что у нее нет бабушки, она бы поняла. Мама с сестрами рано осиротели, а папина мама живет в далекой Палестине, куда никто никогда не попадет.
У Валерика есть бабушка, хотя она его замучила своей опекой, но, наверное, он на самом деле так не думает, просто он хвастается бабушкой. Ему нравилось капризничать и восставать против их бесконечной заботы. К тому же, у Валерика было две бабушки, которые вечно его контролировали. А у нее, Эльги, ни одной.
***
Когда моя бабушка в начале нового тысячелетия впервые все-таки попала в Израиль, она увидела многочисленное потомство своей бабушки Рахиль, детей ее детей, братьев и сестер своего папы – Брайны, Ханны, Абраши. Тех, кто уехал, и тех, кто уже забыл, что уехали их родители. Они их сразу узнали в аэропорту, так были похожи они на Алека. «Арестова порода», – сказала бабушка. Израильские родственники радовались, как дети, обретенной сестре. И вспоминали, как их любимая бабушка плакала: