Эликсир от бессмертия
Шрифт:
Но Арцельского ему было жаль даже сильнее, чем добровольцев.
Поезд надземки затормозил у перрона, Георгий коснулся картой турникета. Вспыхнула зеленая стрелка. Что было до универсальных карт? Специальные проездные карты, а до них — билеты с магнитными полосками. А еще раньше — кусочки мятой бумаги, которые надо было дырявить специальными такими штуками. А до того, в совсем уже смутных детских воспоминаниях, — механические кассы с прозрачным верхом, где на резиновой ленте уезжали в загадочные глубины ящика очень ценные желтые монетки, а сбоку, кажется, была катушка с билетиками...
Полный вагон мчался, что твой самолет на бреющем, вдоль Боровского шоссе. Георгий с удовольствием подставил лицо горячему весеннему солнцу, бьющему в окно. Вообще-то надземка — скорее метро, чем автобус. В метро были пятачки, это все знают, а потом жетончики. Такие зеленые, прозрачные, как леденцы. Или металлические? Или сначала металлические, а потом?.. В общем, два балла по истории материальной культуры. Все забывается, по правде говоря.
Ближе к дверям тихие пререкания перерастали в скандал.
—...Никак успокоиться не может!
— Заткнись, коза! Очки надела, проститутка!
— Что вы с ней разговариваете, сударыня, — больная женщина, неужели не видите.
— Сам больной. Заткнулся, да?!
— Да-а! Не напрашивайся на рифму, ты.
— Ой, развонялся дерьма кусок!
— Кто-нибудь, скажите ей, чтобы помолчала, сил уже нет!
— Ах, подумаешь, сил у ней нет! Ездий на такси!
— Дура, больше ничего!..
Странное дело, обычно Георгий не сознавал, что чем-то отличается от прочих горожан. Ну, или почти не сознавал, как помнит и не помнит о своей болезни сердечник или диабетик. Но едва люди рядом с ним начинали выяснять отношения, он как-то сразу вспоминал, что мог видеть любого из них в ползунках и ходунках. То же говорила о себе и Маришка. Когда окружающие ругались — без разницы, интеллигентно или как сейчас, — моментально пропадала способность воспринимать их всерьез.
Пришло это не сразу, где-то на седьмом-восьмом десятке. Он не мог заразиться склокой, ощутить что-либо кроме умиления и жалости. Большая ссора в младшей группе детского садика: «А ты дурак! — А ты какашка! — А ты это же слово сто миллионов раз! — Обзывайся целый год, все равно ты бегемот! — Кто первый перестанет, тот умный, я первый перестал, ха-ха!» Психологи ему объясняли, что ощущение это ложное и ему не следует поддаваться. И то правда: кое-кто из тех, кто годился ему в дети и внуки, давным-давно сменил пластмассовый пистолетик на настоящее оружие. Да и эта свара могла закончиться нехорошо: кто-то уже искал таблетки в карманах по правде, а не по игре, кто-то сделал угрожающий жест.
Георгий пробрался вперед, поближе к эпицентру военных действий — тетке в идиотски-розовом пальто. Тетка явно пошла вразнос: отвечала истерическим полуматерком на любую реплику, даже про погоду. Плоское рыхлое лицо, отвисшие губы, светлые волосы собраны в жалкий хвостик — эх, бедолага. Кто бы сказал этому невоспитанному обиженному ребенку: «Лизочка или Машенька, ну-ка перестань, как не стыдно, все на тебя смотрят и удивляются» — но этот шанс был упущен лет сорок назад.
— Простите, пожалуйста, — Георгий спокойно встретил ее злобный взгляд, — если я сейчас выйду, я на АЗС попаду?
— АЗС через одну.
— Спасибо. А то я первый раз на надземке, думал, может быть, автобусом быстрее.
— Да вы что, автобусом дольше. Надземка быстрее ходит. — Женщина мгновенно перестала кипеть. Ей было приятно «поговорить в кои-то веки с нормальным» — и еще почему-то немного стыдно. — Только народ вообще нервный.
— А вы не берите близко к сердцу, — сказал Георгий и улыбнулся. — А потом он прямо идет или поворачивает?
Их отбирали из сотен потенциальных добровольцев. Молодые, но уже не дети. Практически здоровые. Интеллектуально достаточно развитые, чтобы понять задачу и осознать возможные последствия личного плана. Сто-двести лет активной жизни — не одно сплошное счастье, но также приятная перспектива похоронить старых друзей и во имя конспирации не заводить новых, и вдобавок, поскольку эксперимент первый в мире — полная неизвестность насчет того, когда умирать тебе: через сто лет, завтра или вообще никогда... Способные беспрекословно выполнять инструкции. С подходящей биографией. И, наконец, чтобы не отказались, когда им предложат...
Марина и Георгий подошли в самый раз. Тогдашняя, самая первая команда психологов нарадоваться не могла: она сангвиник, он флегматик, люди вполне здравомыслящие и с высшими образованиями; она — сирота с детства, родители погибли в автокатастрофе, опекуны немолоды и не проживут столько, чтобы заметить результаты эксперимента (так впоследствии и вышло); он выходец из южного, ныне заграничного города, в Москве ни родственников, ни друзей, с первой женой отношения радикально разорваны по ее инициативе; близких приятелей у супружеской пары нет. И привязаны друг к дружке настолько, что отрешенность от всех других связей совершенно естественна. Не показное, а самое что ни на есть правдивое «мне никто не нужен, кроме тебя» — ни друзья, ни даже дети. Сто лет ищи, лучше не найдешь.
Менять привычный образ жизни их никто не заставлял. Государственная тайна — дело святое, но обрекать добровольцев на пожизненное заключение значило бы сильно обесценить эксперимент, да и термин «пожизненное» в данном случае казался несколько расплывчатым. Можно было бы, конечно, завербовать какого-нибудь лесничего с таежного кордона, но ведь и у лесничего есть пара дюжин знакомых, и уж они-то — люди весьма наблюдательные, в отличие от большинства горожан. Прав патер Браун: камень прячут среди камней, лист — в лесу, а человека — между людей, в большом городе.
Естественно, полностью исключить утечку информации невозможно. Ну а когда это было возможно?! В потоке информации, ежесуточно изливающемся на головы горожан, маленькая утечка правды растворяется, как ложка спирта в бочке воды. Возьмите свежую бульварную газету: ну, добавят в нее еще один заголовок, «Бессмертные под колпаком у ФСБ», что изменится? Легендой больше, легендой меньше...
0142DX и 1564MD вели себя разумно на протяжении всех шестидесяти пяти лет. Безропотно выполняли все указания кураторов: не затягивать новые дружбы (а пару раз, в 2013-м и 2022-м — немедленно и любым способом оборвать новое знакомство), не менее чем раз в двадцать лет привыкать к новым фамилиям, не реже чем раз в десятилетие переезжать и менять места работы. В общем, не так велико отличие от тех условий, которые жизнь ставит обыкновенным москвичам! А этим двоим действительно было по большому счету все равно — лишь бы оставаться в этом городе и быть вместе. Места работы и учебы они меняли даже чаще, чем было необходимо. (Весной 2070 года Марина работала в Гуманитарном университете на кафедре истории сетевой литературы, а Георгий — политическим обозревателем в известном еженедельнике.) За хорошее поведение им позволяли ездить в походы и турпоездки в пределах Европы.
Охрана, естественно, была. Сменяющиеся телохранители незаметно водили по городу их обоих. В первый год добровольцы на топтунов шипели, но с того вечера, как работник спецслужб отметелил двух хулиганов, решивших войти за Мариной в подъезд, изменили свои взгляды. Какого черта, в самом деле: чтобы величайший эксперимент сорвался из-за какого-нибудь алкаша или грабителя с заточкой!
Правда, в инциденте 13 мая 2054 года, когда религиозный фанатик выстрелил в Марину из антикварного «макарова», телохранители рук так и не приложили. Первым добрался до стрелявшего Георгий. Потом, пока один из охранников вызывал «скорую», другой держал за локти озверевшего бессмертного: тот как-то исхитрился отнять пистолет у борца со злом (впрочем, тоже непрофессионала), рукояткой пистолета причинил ему черепно-мозговую травму, сильно повредил лицевой скелет, плюс переломы ребер от пинков... Никто не ждал такой прыти и такой ярости от тихого книгочея. Марине пуля попала в плечо, оправилась она быстро. А вот нападавшего удалось допросить нескоро. Утечка информации была локализована и прекращена, и больше ничего подобного не происходило.