Элис. Навсегда
Шрифт:
Мэри пока не появилась на рабочем месте, но я уже встретила Тома из отдела путешествий и туризма, обменявшись с ним приветствиями. Понедельник всегда самый спокойный день в редакционной жизни. Расположенный в западном крыле здания отдел новостей вообще будет пустовать до вечера вторника. А когда у меня уже фактически наступают выходные, если в четверг после обеда я успеваю отправить в типографию сверстанные полосы литературного обозрения, в «новостях» только начинают проявляться признаки оживления, которое постепенно набирает темп и заканчивается бешеной гонкой в предрассветные часы воскресенья. Пару раз я как-то согласилась поработать в субботу в отделе новостей и быстро поняла, что это не для меня. Все в поту и на нервах, слышится отборная брань, сообщения то ставятся в номер,
В редакцию врывается Мэри – плащ в одной руке, огромная сумка в другой. Сумка открыта, и оттуда выглядывает гигантский бирюзового цвета ежедневник, которому хозяйка доверяет все свои секреты. Разумеется, она одновременно разговаривает по мобильному телефону, беззастенчивой лестью и посулами потакая непомерно раздутому самомнению собеседника.
– Естественно! Я отправлю тебе рукопись курьером немедленно, – говорит Мэри. – Или предпочтешь получить ее экспресс-почтой?
Она держит телефон у уха, склонив голову к плечу, бросает ежедневник на мой стол и начинает делать в нем записи бесценной авторучкой с золотым пером.
– Абсолютно точно! – Мэри кивает, продолжая делать заметки. – Ты даже не представляешь, как осчастливил нас, согласившись написать рецензию. Говорят, что он окончательно слетел с катушек. Впрочем, уверена, ты все расставишь по своим местам для наших читателей.
Она завершает разговор и переходит за свой стол, не удостоив меня вниманием.
– Амброз Притчет взялся критически оценить нового Пола Крю, – бормочет Мэри через минуту, не поднимая взгляда от монитора компьютера, пока тот загружается. – Должен прислать материал в следующий четверг. Не могла бы ты доставить ему рукопись в аэропорт? Он улетает без четверти одиннадцать. Он хотел бы начать читать еще в самолете.
Я бросаю взгляд на часы. Десять утра. Я не знаю, где лежит присланный на рецензию экземпляр, а Мэри лучше об этом не спрашивать. От подобных вопросов она буквально на стенку лезет («Что ты себе позволяешь, милочка? Или я здесь теперь какая-то библиотекарша занюханная?»). И я звоню в экспедиторскую, заказываю срочную доставку курьером на мотоцикле, после чего начинаю поиск на полках, где мы держим присланную нам литературу. Сама я стараюсь выстраивать там книги по жанрам или по алфавиту, но заставить делать то же самое Мэри или ее заместителя Оливера Калпеппера (ему двадцать три года, и его наглость соответствует обширности связей его семьи в самых высоких сферах) дело безнадежное, что обрекает на провал любые попытки систематизации. Впрочем, я скоро нахожу необходимое между романом Хелен Симпсон и графоманской исповедью какого-то старого кокаиниста, с которым Мэри познакомилась прошлым летом на книжной ярмарке в Хаймаркете. Пока я успеваю написать на конверте фамилию и номер рейса, а потом спуститься и вручить пакет курьеру, на часах уже четверть одиннадцатого. Я стою в вестибюле перед лифтами, разглядывая свое отражение в дверях из полированной нержавеющей стали, когда подает сигнал мой мобильник. Определившийся номер мне не знаком.
– Это Фрэнсис Торп?
– Да, я вас слушаю.
Почему-то сразу становится ясно, что звонят из полиции. И все ощущения прошлой ночи мгновенно оживают в памяти: мрак, дождь, чувство беспомощности. Во рту у меня пересохло. В стали дверей лифта я вижу затравленную нервную девицу с тенями под глазами. Какое-то бледное ничтожество.
– Беспокоит сержант О’Дрискол из полицейского участка на Брюстер-стрит. Ваши координаты мне передали коллеги из Фулбери-Нортона. Это касается дорожно-транспортного происшествия, случившего вчера вечером.
– Вот как? – отзываюсь я.
Двери лифта открываются. Дорожно-транспортное происшествие! Почему они используют такую странную формулировку? Какое еще происшествие может произойти на дороге?
– А я как раз вспоминала о ней. Я имею в виду Элис. Как она там?
– Мы хотели просить вас приехать в участок, чтобы вместе перечитать ваши показания, – говорит он. – Нужно убедиться, что вы полностью согласны с их записью в протоколе. Может, вам вспомнилось что-нибудь еще?
– Да, конечно, я могу приехать. Хотя мне нечего добавить к сказанному ранее. Я сообщила обо всем, что видела и слышала. Но если вам это поможет… А как дела у Элис?
Возникает пауза.
– Сожалею, что приходится сообщать вам об этом, мисс Торп, но она сильно пострадала при аварии. Умерла на месте происшествия.
– Боже! – восклицаю я. – Как это ужасно!
Лифт доставляет меня на пятый этаж, я подхожу к своему столу и записываю адрес на листке самоклеющейся бумаги.
Когда наступает обеденный перерыв, я выхожу из офиса, обернув свой красно-пурпурный шарф вокруг горла и прикрыв им от леденящего холода нижнюю часть лица. Намеренно обойдя стороной станцию подземки, окруженную многочисленными магазинами, я миную старый газгольдер, потом новое здание библиотеки и пересекаю квартал построенных террасами георгианских домов, после чего по мостику перебираюсь на другой берег канала, водная поверхность которого навеки покрыта густым слоем мусора. Я прохожу мимо кафе или дешевых ресторанчиков с заиндевелыми витринами, и когда кто-нибудь входит туда или выходит оттуда, до меня доносится шум кофеварок, стук ножей и вилок по тарелкам, но стоит дверям закрыться, как звуки затихают.
Чем дальше я удаляюсь от больших улиц, тем меньше мне попадается встречных прохожих. Наступил бесцветный до белесости зимний день: деревья голы, трава на муниципальных лужайках пожухла, и среди проплешин прогуливаются голодные голуби. Облака редеют настолько, что даже показывается некая видимость солнца – призрачно-бледный диск, низко висящий над крышами многоквартирных домов.
В приемной участка на Брюстер-стрит нет ни одного окна, через которое внутрь проникал бы естественный свет, как нет никого и за стойкой дежурного. Я жду, а затем решительно подхожу к ближайшей двери и стучу. На стук выходит недружелюбная женщина и заявляет, что сержант О’Дрискол на обеде, но скоро вернется.
Раздраженная, я сажусь на дешевый пластмассовый стул и при свете гудящей и поминутно мигающей люминесцентной лампы под потолком принимаюсь листать липкие страницы старого номера какого-то журнала.
Вскоре я слышу, как внутри открываются и закрываются двери, раздается жужжание электрического замка, и ко мне выходит О’Дрискол. Он все еще облизывает пальцы и дожевывает остатки ленча. Как и констебль Рен, с которой я познакомилась прошлым вечером, он очень молод – на вид ему лет двадцать пять. То есть О’Дрискол моложе меня, густоволосый, с бледноватым лицом и красными пятнами на шее. Он приглашает меня в один из пустующих кабинетов и через стол протягивает несколько листков. Это записи, сделанные вчера Рен, но отпечатанные на компьютере, проверенные программой исправления ошибок правописания и переданные из одного города в другой. Я внимательно читаю текст, пока О’Дрискол ковыряется в зубах колпачком от шариковой ручки, и хотя, конечно же, Рен было не под силу передать в точности все обороты моей речи или тем более интонации, факты в документе изложены верно.
– К этому мне добавить нечего, – говорю я и кладу ладонь поверх протокола.
– Дело вообще представляется несложным. – О’Дрискол протягивает мне ручку, от которой слегка попахивает фалафелем [2] . – Пожалуйста, поставьте здесь свою подпись. Это, конечно, предварительные выводы, но все, что мы обнаружили на месте аварии, подтверждает ее слова в вашем изложении. Женщина попыталась избежать столкновения с чем-то на дороге, и в тот момент колеса, к несчастью, попали на обледеневший участок, что и привело к плачевным последствиям. Ну и, конечно, она могла превысить допустимую скорость…
2
Блюдо арабской кухни.