Элисса
Шрифт:
— Война так война.
Солнце стояло уже высоко в небе, когда Азиэль пробудился от глубокого, без каких бы то ни было видений сна, последовавшего за волнениями и усталостью предыдущего дня. Слуги помогли ему умыться и одеться, принесли молоко и фрукты, после чего, отпустив их, он сел у окна, чтобы обдумать все случившееся.
Под ним лежали плоские дома города, обнесенного двойной стеной, за которой теснились тысячи похожих на ульи соломенных хижин, где жили туземцы, рабы или слуги захватчиков-финикийцев. Справа от него, не более чем в ста шагах от дома правителя, где он находился, круглились могучие стены храма, где свершали свои богослужения поклонники Эла и Баалтис и где очищали добытое золото. На окружавших его широких крепостных стенах наблюдательные башни чередовались с гранитными колоннами, заостренные
В городе уже начался деловой день, на открытой площади под окном шла оживленная рыночная торговля. Здесь, под травяными навесами финикийские торговцы, недавние его спутники в долгом путешествии, торговались с многочисленными покупателями, справедливо надеясь, что будут с лихвой вознаграждены за пережитые ими тяготы и опасности. Тут же, под навесами, лежали и их товары: шелка с острова Коса, бронзовое оружие и медные брусья или болванки из богатых кипрских рудников, полотно и муслин из Египта, бусы, статуэтки, резные чаши, ножи, стеклянная посуда, горшки и кувшины всевозможной формы и амулеты из глазурованного фаянса или египетского камня, тюки знаменитой пурпурной тирской ткани, тогдашние хирургические орудия, драгоценные украшения и предметы женского туалета: духи, горшочки с румянами и притирания для женщин в маленьких алебастровых или глиняных вазах, мешки с очищенной солью и тысячи товаров, производимых в финикийских мастерских. Все это купцы обменивали на золотые слитки по весу, слоновьи бивни, страусиные перья и хорошеньких девушек, пленных рабынь, а в некоторых случаях и на свободных женщин, если жестокие родители продавали их в рабство.
В другой части площади торговали провизией и скотом. Занимались этим преимущественно туземцы. Здесь лежали груды овощей и фруктов, мешки с зерном, зеленые корма с орошаемых земель за крепостными стенами, калебасы [6] с кислым молоком, пальмовым вином и вязанки тростниковых стеблей для крыш. Были также волы, мулы и ослы, большие антилопы канна или куду, принесенные на носилках свирепыми охотниками, которые убили их стрелами или поймали в ямы. В этой пестрой толпе, казалось, были представлены все восточные племена и народы. Вот в одних набедренных повязках вышагивают дикари, вооруженные большими копьями — с нескрываемым изумлением взирают они на диковинное для них торжище белых людей, А вот бредут угрюмые длиннобородые арабские купцы, или финикийцы в своих остроконечных шапках, или полукровные наемные солдаты в доспехах. Кого тут только нет! Сущее вавилонское столпотворение! И все они, каждый на своем языке, расхваливают продаваемые ими товары, торгуются и ссорятся.
6
Калебас — тыква-горлянка, тыквенная бутыль.
Азиэль с интересом смотрел на новое для него зрелище, которое, однако, скоро ему приелось. Неожиданно толпа расступилась, оставив проход между рыночной площадью и узкими воротами храма. По этому проходу двигалась процессия жрецов Эла в красных одеяниях и высоких красных шапках, из-под которых выбивались прямые и длинные, до плеч, волосы. В руках они держали позолоченные жезлы, на шеях у них висели золотые цепи с эмблемами почитаемого ими бога. Жрецы шли попарно, было их человек пятьдесят, они тянули какой-то заунывный гимн и каждый опирался рукой на плечо соседа; при их появлении все, кроме нескольких иноверцев, обнажили головы, а самые благочестивые даже пали на колени.
Затем появилась процессия жриц Баалтис. Их было не меньше ста — все в белых платьях, в прозрачных, накинутых на голову и ниспадающих до колен покрывалах, которые держались при помощи позолоченных обручей с изображением луны. В руках жрицы держали не позолоченные жезлы, а завернутые в листья початки кукурузы с кисточками цветов. К правым же их запястьям тонкой проволокой были прикреплены молочно-белые голуби. И початки и голуби олицетворяли Плодородие, которому, в сущности, и поклонялись эти люди. Женщины, вокруг увенчанных полумесяцем лиц которых, в диком стремлении освободиться, метались голуби, являли собой очень странную и привлекательную картину. Медленно идя вперед, они тоже тихо распевали какую-то заунывную песнь. Азиэль внимательно вглядывался в их лица, и вдруг его сердце дрогнуло: в их рядах, крепко прижимая голубя к груди, видимо, чтобы успокоить птицу, шла и госпожа Элисса. Подойдя к дворцу, она подняла глаза на его окно, но не увидела его, ибо он сидел в тени.
Когда длинная колонна жриц, провожаемая сотнями верующих, углубилась в извилистый узкий проход, ведущий в храм, Азиэль откинулся на спинку кресла и задумался.
Среди поклонников богини, жестокий культ которой осуждали даже в весьма терпимом древнем мире шла и женщина, к которой его влекло со странной непреодолимой силой. Если верить вещему сну Иссахара и его собственным таинственным прозрениям их судьбы тесно сплетены. И вдруг на него нахлынуло отвращение. Да, она мудра и хороша собой, да, на вид она чиста и непорочна, но Иссахар прав: она — жрица омерзительно жестокой религии, хуже того, она полна скверны, ее мудрость — только злой дар тех злых сил которым она служит. Он, благородный принц из Дома Израиля и Дома древних фараонов Кеме [7] , он, сын Избранного Народа, верующий в единственного, истинного Бога, не хочет иметь с ней ничего общего Вчера он был просто околдован — то ли черной магией, то ли необыкновенной красотой и статью, не важно, чем именно, но сегодня он в полном рассудке и поборет это наваждение.
7
Кеме — зд. Египет.
Стоя на рыночной площади, левит Иссахар также наблюдал за процессиями жрецов и жриц.
— Скажи, Метем, — спросил он у финикийца, с непокрытой головой стоявшего рядом. — Что это за шутовское представление?
— Это отнюдь не шутовское представление, достойный Иссахар. В храме должно состояться публичное жертвоприношение во имя исцеления тяжело больной верховной жрицы, госпожи Баалтис.
— И что же они собираются принести в жертву? Я не вижу ничего, пригодного для этой цели, кроме голубей, привязанных к запястьям женщин.
— Нет, Иссахар, — с мрачной улыбкой ответил Метем, — боги требуют более благородной крови, чем голубиная. Для жертвоприношения предназначается первенец госпожи Баалтис.
— О Владыка Небесный! — вознегодовал Иссахар, обращая глаза ввысь. — Доколе будешь ты терпеть, чтобы этот проклятый кровожадный народ осквернял лик земли?!
— Тише, друг, — перебил его Метем. — Я читал ваше Священное писание; разве не сказано там, что одному из ваших предков велели принести в жертву своего первенца? [8]
8
В Библии говорится о том, что Господь повелел Аврааму принести в жертву своего сына Исаака, но Ангел Господень остановил руку Авраама (Бытие, 22, 1–13).
— Не богохульствуй, — осадил его пророк. — Да, такое испытание было ему ниспослано, но Господь остановил его руку. Тот, кого я чту, строго запрещает проливать кровь детей…
Увидев среди жриц в белом платье госпожу Элиссу, Иссахар замолк. Перехватив ее взгляд, устремленный на окно дворца, он заметил то, чего не могла разглядеть она — сидящего в тени принца.
— Дочь Сатаны раскидывает свои сети, — прошептал он сквозь зубы. И но внезапному наитию добавил: Скажи, Метем, дозволяется ли иноземцам присутствовать при свершаемых в храме обрядах?
— Да, конечно, — ответил финикиец, — при условии, что они будут вести себя благопристойно и не нарушать установленных порядков.
— Тогда я хотел бы побывать там, Метем. Это желание, несомненно, разделяет и принц Азиэль. Если не возражаешь, окажи мне услугу, зайди к принцу и пригласи его посетить важную церемонию, которая состоится сейчас в храме. А если он спросит, что за церемония, скажи только, что это жертвоприношение голубей.
Я подожду тебя у врат храма, но не говори ему, кто тебя послал. Я знаю, ты любишь деньги, Метем; помни: если ты угодишь мне, помогая и в этом деле и в кое-каких других, точно выполняя мои просьбы, в моем распоряжении вся иерусалимская казна.