Элитное подземелье

Туровская Марина

– К-куда? – К горлу подступали слезы.

– Ко мне, естественно. Не с тобой же, хромоногой, ему сексом заниматься. Он в этом деле акробатику любит.

Девушка бросила окурок на землю, встала и быстро пересекла бульвар.

Я плюхнулась на освободившуюся скамейку и смотрела на кривившийся дымок от непотушенного окурка. Алексей встал рядом.

– Леша… Она сказала, что ты меня бросишь. Из-за хромоты.

Алексей держал поводки в руках, и собаки тянули его в разные стороны.

– Насть, пойдем домой, а?

Так пива хочется.

Я забрала поводок со Стервой и… взяла Лешу под руку.

На долю мгновения мне представилось, как останусь одна в этом сквере, в этом вечере, в этой жизни. Я не могла быть без Алексея. Физически не могла… Да, я безответная дура. Да, я редко принимаю самостоятельные решения. Но хрена эта баба получит моего Лешеньку.

Я не сказала ни слова, пока мы покупали пиво, шли домой и мыли лапы собакам.

Разговор начался, когда мы сели за стол и разлили пиво по бокалам. Я нервно теребила воблу, Алексей оставил пустой бокал.

– Настена, девушка на бульваре – Лариса. Я с ней прожил полтора года. Она мне очень надоела. Я даже не сказал ей, где купил квартиру. Она случайно меня здесь увидела и начала доставать. А насчет того, насколько у нас с тобой серьезно, – не знаю.

Я судорожно вздохнула:

– У меня это навсегда.

– Не дай бог. Я очень сложный человек.

– Я тоже.

Мы выпили трехлитровый бочонок пива, съели килограмм воблы и легли спать пораньше. Спали мы как добропорядочные семейные люди, попа к попе.

Утром Алексей еще спал, когда я тихо собралась и уехала в клинику на обследование.

Глава 13

Все хорошо?

В половине десятого, хромая и прискакивая – это у меня такой бег, я влетела в ординаторскую Эдуарда Арсеновича. Он собрал целый консилиум – еще два врача и мама.

Смотрели мою ногу не на холодном хирургическом столе, которых я боюсь до озноба, а прямо в кабинете. Я сняла колготки, легла на кушетку и морщилась от цепких толстых пальцев хирурга. Иногда было больно, и я вскрикивала, не стесняясь. Мама при этом нервно прижимала руки к груди, а Эдуард Арсенович переглядывался с седеньким врачом и моложавой дамой, и они отмечали болезненное место на схеме колена.

После осмотра все расселись у стола Эдуарда Арсеновича.

– Инвалидную коляску надо купить.

У мамы заблестели от слез глаза.

– Как же? Неужели так плохо?

– Наоборот. Сделаем разрезы, введем нужные препараты, установим растяжки и мини-капельницы. Все это сооружение должно находиться на ноге два месяца. Раньше наблюдали и контролировали только стационарно, теперь на второй месяц можно амбулаторно.

Мама закивала головой, соглашаясь с каждым словом, но уточнила:

– Сколько?

– Может, полтора месяца, но лучше настроиться на два.

– Нет, стоит сколько?

– А

вот тут надо подумать. Официальные ставки у нас не очень высоки…

Я больше не прислушивалась к разговору. В материальных и бюрократических вопросах моя мама – ас.

За окном клиники дрожали от дождя кленовые желтые листья с зелеными прожилками. Настроение у меня было радужное.

Мама в разговоре с врачами нажимала на цифру восемь, имея в виду, что обязательно появятся дополнительные издержки, например реабилитационный период затянется. Эдуард Арсенович упрямо говорил о десяти, как бы не слыша маму.

Седенький врач уточнил, что коляску, после удачного завершения операций с коленом, надо презентовать кому-либо из малоимущих больных. На коляску мама согласилась сразу. Дама в халате выторговала капельницы для коляски и постельное белье.

Дома остался Леша. Я представила, как застану его сонным, залезу под одеяло, к теплому стройному телу, обцелую любимое лицо… Я наклонилась к маме:

– Извини, мамочка, но у нас есть деньги. Хочу отдохнуть и поесть.

Мама, не меняя выражения лица, тут же услышала цифру десять, согласилась на нее и продолжала разговор дальше.

Две тысячи аванса я сразу отдала маме, и она выложила их на стол, чем весьма подняла настроение врачей.

Выйдя в коридор, я прохромала до пустого стола медсестры и набрала домашний номер. Времени было двенадцать дня. Леша сонным голосом поинтересовался, куда это его женщина сбежала с утра пораньше. Я радостно заорала в трубку о своей коленке, что Эдуард Арсенович берется за операцию, то есть появилась надежда стать нормальным человеком. Алексей слушал мой монолог, позевывая.

– Молодец. Давай садись в машину и приезжай быстрее, мне без тебя грустно.

Я заплакала в трубку от счастья. Мама, подошедшая сзади, смотрела на меня с ужасом:

– Доча… Ты с кем разговариваешь?

– Мама… – Я заговорила извиняющимся тоном: – Я влюбилась. Я никогда и никого так не любила.

Мама отвела меня от столика медсестры к окну.

– Он у тебя дома?

– Да.

– Ничего не сопрет?

Я отмахнулась от неприятного предположения.

– Не сопрет. Да пускай берет все! Все, что ему нужно! Ой, я забыла спросить, погулял ли он с собаками.

– Понятно. Я еду с тобой.

У меня после осмотра ныло колено, и мама села за руль. Мне очень хотелось позвонить и предупредить Алексея о нашем визите, но мама настояла на экспромте.

– Пусть будет все как есть. Не суетись, Настенька.

И я решила не суетиться, маме необходимо доверять.

За два квартала до дома мама начала поглядывать в зеркало заднего вида, поправлять челку и причмокивать губами, оживляя помаду. Выглядело это смешно, но мне хотелось сделать то же самое.