Елизавета I
Шрифт:
Мария не ожидала, что он окажется таким высоким. Хотя ей говорили, что он хорош собой, она и представить себе не могла, какое воплощение юности и изящества встретит её в этот февральский день.
— Добро пожаловать в наше королевство, милорд. Мы очень рады наконец с вами встретиться.
Дарнли низко склонился, целуя ей руку:
— Радость испытываю прежде всего я, ваше величество. Простите великодушно моё замешательство; я ожидал встретить лишь королеву Шотландии, а встречаю королеву всех женщин.
Произнести этот галантный комплимент не составило для Дарнли никакого труда; он обучался светским манерам при дворе Елизаветы, где они были едва ли не самыми утончёнными в Европе. Он обращался к шотландской королеве так, как все английские царедворцы говорили со своей. Мария улыбнулась, и её глаза смягчились; казалось, в них засияло солнце, и из карих они стали голубовато-зелёными.
Она ожидала встретить молодого человека вроде тех, что окружали её в Шотландии — юношей, которые отличались только силой и решительностью, ни один из них не мог сравниться с этим редкостным красавцем, на лице которого было написано нескрываемое восхищение. Мария ещё ни разу в жизни не была влюблена. В двадцать четыре года она была вдовой и девственницей; несмотря на пройденную во Франции школу и серьёзный опыт последних бурных четырёх лет, она сохранила роковой романтизм своего отца. Не прошло и получаса с той минуты, как она увидела Дарнли, а она уже потеряла голову.
Через два дня он был официально представлен ко двору в Холируде, и обрадованному Леноксу стало ясно, что его сын вот-вот станет новым королём Шотландии. Другие, например Муррей и Рутвен, наблюдали за развитием романа королевы с подозрением и возмущением. По сути дела, это Мария Стюарт ухаживала за своим возлюбленным, а не наоборот. Её слепая страсть к Дарнли раздражала ревнивых шотландских лордов, которые не видели ничего достойного восхищения в его английских манерах и роскошных нарядах; их сыновья мужественнее, сильнее, в них куда больше шотландского, чем в этом долговязом бледном юнце с его притворством и жеманными выкрутасами. Также их раздражало то, что он оказался недурным наездником и атлетом; возбуждённый успехом и очевидными знаками внимания Марии, он пока что не нуждался для поднятия духа в пьянстве и дебоширстве. Он одержал такую лёгкую победу, что красота и обаяние добычи поначалу его ошеломили; он старался показать себя с лучшей стороны, особенно тем, кто так желал найти в нём какие-то недостатки, что касается Марии Стюарт, то ей он казался состоявшим из одних достоинств.
Но скоро ненасытная похоть внушила Дарнли мечты обладать ею физически, так что ни о чём другом он уже не мог думать, а невинность Марии возбудила в нём тщеславное желание пробудить в ней дремавшую ранее страсть. Скрывавшаяся за изысканной внешностью низость натуры сделала его одержимым идеей полностью подчинить себе свою кузину; в нём вспыхнули амбиции, которые, как он считал, могли воплотиться в жизнь лишь при отсутствии помех с чьей-либо стороны и её безоговорочном подчинении.
С нею он действовал умно, стараясь казаться на первых порах нежным и изысканным; он испытывал извращённое удовольствие от того, что поступал вопреки своим наклонностям до того времени, когда он будет вправе использовать её как заблагорассудится. Глядя на её безрассудную страсть к себе, он распускал хвост, как павлин. К тому времени, когда самоуверенность лишила его осторожности, Мария была уже настолько ослеплена любовью, что ничего не замечала.
В душе она всегда жила чувствами, хотя эти чувства сдерживались необходимостью и дисциплиной, которая всегда требовалась от принцессы королевских кровей. Люди, подобные Летингтону и её дядьям Гизам, были способны обуздывать её темперамент и смирять её гордость лишь до тех пор, пока её страсти спали. Теперь Дарнли их пробудил; она настаивала на том, чтобы брак между ними был заключён как можно скорее, и Рутвен отпускал ядовитые насмешки о её похотливости. И хотя со стороны Марии здесь наличествовала истинная любовь, отношения между ними начали носить всё более нескромный характер, что оскорбляло даже Летингтона, который любил королеву и возлагал на её брак такие надежды.
К лету далеко идущие амбиции Дарнли стали очевидны всем, кроме Марии. Он так раздулся от самомнения, что начал оскорблять её лордов, причём особое наслаждение ему доставляло задирать того, кто был к этому особенно чувствителен — лорда Джеймса, чья неприязнь к сестре ещё больше усилилась при виде заносчивости и притворства её будущего мужа. Он фамильярничал с её неприступными фрейлинами, чтобы насладиться зрелищем того, как они смущаются за госпожу.
Порой королева видела, как он, залпом осушив стакан вина, разваливается в кресле, а на его раскрасневшемся лице появляется какое-то неприятное выражение. Однако она извиняла это его юностью — ведь ему всего девятнадцать и он, видимо, тоскует по родине, а если у него немного закружилась голова, то винить в этом она должна себя, а не Дарнли.
Как только она почувствовала, что ей чинят препятствия, гордость заставила её настаивать на браке с упрямством, которым так славились Стюарты. Она нашла человека, которого любит и в жилах которого течёт королевская кровь, родовитость и воспитание делают его вполне достойным её руки. Те, кто пытались отговорить её от брака или очернить Дарнли в её глазах, казались ей людьми, которые пытаются помешать её счастью.
Первым среди её друзей жертвой этих подозрений пал Летингтон. Он теперь горько каялся в том, что привлёк внимание королевы к Дарнли, и в отчаянии едва не рвал на себе волосы, когда ему стало ясно: Мария неспособна распознать свою ошибку и исправить её, пока ещё есть возможность.
Даже если бы кто-нибудь из приверженцев реформистской церкви и был готов согласиться с этим браком, то Дарнли сам оттолкнул их от себя, даже самых терпимых, всячески выставляя напоказ своё католичество и подстрекая королеву последовать своему примеру. Как писал Елизавете английский посол Рандольф, лорд Дарнли нажил себе столько врагов, что Мария, возможно, ещё будет вынуждена отказаться от своих намерений, и в этот самый момент Елизавета приказала Дарнли и лорду Леноксу вернуться в Англию под страхом своей немилости.
Как будто лишь сейчас разгадав замысел Марин, Елизавета написала ей личное письмо, рассчитанное на то, чтобы вызвать раздражение даже у самого кроткого адресата; в нём она требовала у шотландской королевы воздержаться от вступления в брак со своим подданным без её на то разрешения и сообщала, что граф Лестер готов незамедлительно отправиться в Шотландию и представиться ей. В ответ Мария Стюарт провозгласила Дарнли королём Шотландии и обвенчалась с ним в часовне Холируда 29 июля. Не прошло и полугода, как чувства негодования, тревоги и ревности, которые тлели в сердце лорда Джеймса и его сторонников-протестантов — могущественного герцога Арджилла, графа Ротса, лордов Гленкерна и Бойда и многих других, благодаря поведению Дарнли вылились в открытый мятеж. После того как они утратили всякое влияние при дворе королевы Марии, им ничего не оставалось, как свергнуть своего врага силой и принудить королеву дать им гарантии терпимости к их вере, которые всегда были условием того, что она царствовала, а они оказывали ей поддержку.
При дворе их больше не принимали; их советы игнорировались, а новый король грозился конфисковать их земли. А королева, которая так искусно ими управляла в те времена, когда у её сводного брата было меньше оснований жаловаться на притеснения, теперь в беседе с ним, изобиловавшей взаимными обвинениями и упрёками, дала себе волю. Она никогда не любила Муррея, а теперь, когда он и его друзья вмешивались в её дела и порицали её мужа, сочла себя достаточно сильной, чтобы продемонстрировать ему свою неприязнь открыто. Во многом её горячность объяснялась тем, что у её брака по страстной любви появились пугающие, даже отталкивающие стороны, и она не решалась признаться в этом даже самой себе.