Елизавета I
Шрифт:
— А я виню! — отрезала Елизавета и мысленно сделала заметку: нужно напомнить сэру Генри Сиднею, чтобы он не оставлял вниманием свою жену, если ему дорого его место при дворе. — Впрочем, сегодня я пришла к тебе за утешением, — добавила она, садясь в пододвинутое Мэри кресло.
— Вашему величеству никогда не может потребоваться моё утешение, — мягко ответила леди Сидней. — Но вам известно: если бы понадобилось, я бы охотно пожертвовала ради вас своей жизнью.
— Ты пожертвовала своей красотой, — медленно проговорила Елизавета. — Это для женщины гораздо ценнее жизни. Я в тебе очень нуждаюсь. Мне хотелось бы, чтобы ты ответила мне на один вопрос чистую правду, ничего не боясь. Ответишь?
— Спрашивайте, госпожа.
Королева повернулась и взглянула на леди Сидней:
— Изменяет ли мне Роберт с леди Эссекс?
Мэри Сидней ответила не сразу:
— Почему вы меня об этом спрашиваете, госпожа?
— Потому что ты единственная, о ком я твёрдо знаю: ты не ответишь «да» из ненависти к Роберту и «нет» из страха передо мной. Изменяет ли он мне?
— Да, — негромко ответила леди Сидней. — Да, полагаю, что изменяет.
— Так я и знала! — Елизавета вскочила и, сжав кулаки, вышла на середину комнаты. — А теперь я хочу задать тебе ещё один вопрос... нет, пожалуй, два. Почему он так поступил и, во имя Христа, как мне теперь поступить с ним?
— Он так поступил, — ответила сестра Роберта, — потому, что вы дали ему для этого слишком благоприятные возможности. Роберт очень горд, госпожа, а когда дело касается вас — в особенности. Он всегда думал, что вы выйдете за него замуж; он часто говорил это и мне, а я в ответ просила его не быть дураком, но он меня не слушал. Он твердил, что вы его любите и когда-нибудь решитесь на брак с ним. Теперь он знает, что этому не бывать, так что, полагаю, он пал жертвой Летиции в минуту слабости и считает себя вправе изменять вам потому, что вы обманули его надежды. Я его не извиняю — видит Бог, я не одобряю неверности; а между тем одному Богу известно, сколько любовниц перебывало в постели у Генри с тех пор, как я заразилась оспой. Но вы спросили меня почему, и я сказала вам, что думаю, — сказала искренне, госпожа, а не для того, чтобы выгородить Роберта.
— И что же мне делать? — спросила Елизавета. — Можешь ли ты сказать мне и это?
— Нет. — Леди Сидней покачала головой. — Я могу сравнивать вас лишь с собой, госпожа, а это было бы просто смешно. Я знаю, какой несчастной стала бы я без Генри, хотя сейчас я вижу его совсем редко. Поэтому я выбрала меньшее из двух зол и принимаю его таким, каков он есть. То, что предпримете вы, госпожа, зависит от того, что значит для вас Роберт. И возможно ли для такого человека, как вы, госпожа, быть снисходительной, как обычная женщина, и смотреть, как я, на всё сквозь пальцы.
— Что значит для меня Роберт? — медленно повторила Елизавета. — Если бы я могла на это ответить, я бы знала очень многое... Когда он был в Уонстеде, я была такая несчастная. У меня был Том Хенидж и ещё дюжина других, а моя жизнь была так заполнена работой, что не было времени даже выспаться как следует, но мне было тоскливо и одиноко. Когда мы ссоримся, я готова вырвать ему глаза, а ссоримся мы только тогда, когда он пытается на мне жениться или заставить меня сделать ещё что-нибудь, что, как мне точно известно, сделать нельзя, потому что это навлечёт на нас обоих беду. Он честолюбивый человек, твой брат. Если бы он имел основания претендовать на мою корону, я бы не дала за свою жизнь и фартинга.
— Таков же был и наш отец, — сказала Мэри Сидней. — Он добивался власти так же, как некоторые добиваются женской любви; иногда мне кажется, это влечение сильнее. Роберт именно таков, как вы говорите, и даже больше; я его отлично знаю, и он весь в отца. И тот и другой при желании своим обаянием могли вскружить голову кому угодно, а между тем в угоду своим амбициям они бы не пощадили даже кровную родню. Другой мой брат, Гилдфорд, женился на королеве Англии, и ему отрубили голову за час до её казни. Кстати, я напоминала Роберту о его судьбе. Но Роберт никогда не будет для вас опасен, госпожа, — просто вы слишком сильны и умны для того, чтобы ему это позволить. Вы можете и дальше держать при себе Роберта и других ему подобных, это известно и вам, и ему. Он знает, что он вам не пара, и, может быть, это ещё одна причина того, почему ему нравится смотреть на себя глазами глупенькой потаскушки леди Эссекс.
— Итак, ты мне советуешь смотреть на всё сквозь пальцы, — сказала наконец Елизавета.
— Я вам советую действовать так, как вы сочтёте нужным, госпожа. Если без Роберта вы не можете быть счастливы, держите его при себе. В конце концов, мало кто из женщин любит святых и желает их. Если вы можете от него отказаться и не сожалеть об этом, так и сделайте. Только дайте мне слово, что не скажете ему о том, что говорили со мной на эту тему. Думаю, если бы он знал, как я ответила на первый заданный вами вопрос, он бы меня убил.
— Он никогда об этом не узнает, — сказала Елизавета. — И боюсь, он никогда не будет знать, чем тебе обязан. Если бы я с тобой не поговорила, думаю, в конце концов я бы отправила его в Тауэр. А теперь я буду... смотреть на всё сквозь пальцы.
Сделав несколько быстрых шагов, королева подошла к леди Сидней и, положив ей руку на плечо, поцеловала в изъеденную оспой щёку.
— Теперь я дважды в долгу перед тобой, милая моя Сидней. Благодарю тебя от всего сердца.
— С вашей стороны, сэр Вильям, было очень любезно снабдить меня таким замечательным конём.
Сесил, сидевший напротив лорда Джеймса, пожал плечами; они находились в покоях Сесила во дворце Нонсач, бывшего любимой загородной резиденцией Генриха VIII до того, как он приобрёл Хэмптонкорт. Елизавета обычно жила здесь ранней весной.
— Это всего лишь небольшой подарок, лорд Муррей; я не Бог весть какой наездник, но в лошадях разбираюсь.
— Как, полагаю, и во всём, чем вы занимаетесь, — медленно проговорил Муррей.
Уже десять минут он внимательно рассматривал Сесила, но не смог добавить к своему мнению о нём ничего нового по сравнению с тем, которое составил при первой встрече с ним в аудиенц-зале королевы: спокойный и осмотрительный человек, одетый так же скромно, как сам лорд Муррей, но при этом твёрдый как сталь и, вероятно, беспощадный, если встать у него на пути.
— Я делаю всё, что в моих силах, — любезным тоном ответил Сесил. — Я, милорд, служу взыскательной госпоже, которая не щадит ни себя, ни своих слуг. Она ожидает от нас умелой и результативной работы; я стараюсь оправдывать её ожидания хотя бы в том, что касается лично меня.