Елизавета I
Шрифт:
— Ни с места! — рявкнул Мортон, снова ткнув ей в бок пистолетом. Он явно хотел повредить ребёнку, и ей пришлось побороться, прежде чем удалось отвести пистолет в сторону от живота.
— Ты! — крикнул он Дарнли. — Иди к окну.
Пошатываясь, Дарнли повиновался.
— Они ворвались во двор, — сказал он дрожащим голосом. — Там сотни людей, и они вооружены.
До Марии со двора донеслись крики; собравшиеся там люди хотели знать, не угрожает ли что-нибудь королеве, они требовали, чтобы она показалась им. Она прочла на лице Мортона желание убить её, заметила, как тянется рука Рутвена к ножу, и вся сжалась.
Бледный как полотно от страха, Дарнли обернулся.
— Кто-то поднял тревогу, — запинаясь, пробормотал он. — Надо показать им королеву, иначе они возьмут дворец приступом.
— Показать королеву? Ну уж нет! — проворчал граф Линдсей. — Разве что они подхватят её труп, когда мы сбросим его со стены. Вели им разойтись, болван. Иди, будь ты проклят, открой пошире окно и скажи, что ей ничего не грозит и они могут разойтись по домам.
Мария слышала, как голос Дарнли прорезал гул толпы, доносившийся из открытого окна; он заверил людей, что тревога была ложной, что королева в безопасности и легла спать, дал им своё слово, что королеве и будущему наследнику не было причинено никакого вреда, и велел расходиться по домам. Когда она услышала скрип закрывающегося окна, шум толпы уже стал стихать; собравшиеся во дворе люди расходились. Ещё несколько минут — и за окном воцарилась тишина; Дарнли застыл посреди комнаты, переводя глаза с одного из своих сообщников на другого. Он уже почти протрезвел, и Марии было видно, что он боится их больше, чем разъярённой толпы. Он взглянул на неё, и она с ужасом заметила в его глазах почти мольбу.
Графиню Арджилл освободили; стоя на коленях возле стула, на котором сидела Мария, она растирала ей руки, снова и снова убеждала её успокоиться и не забывать об опасности выкидыша. По се настоянию лорд Линдсей позволил отвести королеву в спальню; однако Мортон запретил графине остаться с ней. Мария услышала, как щёлкнул дверной замок, и затем её на семь часов оставили одну в комнате, где ранее был убит Риччио.
Заговорщики ожидали, что это закончится выкидышем: ранним утром из комнаты, где её держали взаперти, донеслись такие страшные крики, что охранявшие дверь вооружённые люди перепугались и к Марии вошёл граф Линдсей, который сказал, что она держится за живот и, скорее всего, вот-вот потеряет ребёнка. В виде великой милости к ней допустили старую графиню Хантли, и та была поражена, когда бледная женщина, которая, исступлённо рыдая, бросилась ей на грудь, вдруг прошептала, что ей совсем не так плохо, как кажется, и велела рассказать, что происходит в городе. Глаза Марии Стюарт, покрасневшие от слёз и бессонницы, вспыхнули, когда она услышала, что и граф Хантли, и граф Босуэлл в ночь убийства бежали из Холируда и готовятся прийти ей на выручку. Пока графиня раздевала королеву и уговаривала её лечь в постель, они перешёптывались. Леди Хантли снова приказали уйти, она ушла к себе домой, где скрывались Босуэлл и её сын, и принесла им весть о том, что Мария Стюарт жива и невредима и не остановится ни перед чем, чтобы отомстить за себя, с каким бы риском это ни было сопряжено. План, который шёпотом передала леди Хантли королева, заключался в том, чтобы склонить мужа Марии помочь ей бежать...
— И на этом, ваше величество, мой печальный рассказ окончен, — так сэр Николае Трокмортон завершил свой доклад об убийстве Риччио и последующих событиях. Елизавета слушала его в своём личном кабинете в Гринвиче. На докладе присутствовали Сесил и Лестер; эти два приближённых английской королевы не были схожи решительно ни в чём, а между тем её было трудно представить без одного из них или обоих сразу.
— Они убили его у неё на глазах, — повторила Елизавета. — К ней применили силу... и вы сказали, что Дарнли сам держал её!
— Именно, — кивнул Трокмортон. — Сейчас они все отрицают это и заявляют, что никто не тронул королеву и пальцем, а Риччио вытолкали в другую комнату и убили там, где она не могла этого видеть. Но я слышал от очевидцев, что её одежда была вся в крови, а потом её на семь часов заперли в комнате, где произошло убийство, не дав даже женщины для услуг.
— А высокородный муж помогал им и удерживал её силой. — Елизавета резко повернулась к Сесилу, её глаза горели. — Господь свидетель, я бы на её месте вытащила у него из-за пояса кинжал и заколола его!
— Она поплатилась за собственное безрассудство, — заметил Сесил, и, к его удивлению, королева злобно обрушилась на него:
— Ради Бога, придержите-ка язык хоть сейчас... Вам-то всё это нравится, как мне известно.
— Отнюдь, ваше величество, — негромко ответил он. — У меня нет никаких интересов, кроме ваших, а посему в моей душе нет места для сочувствия шотландской королеве, каким бы печальным не было положение. Кстати, это положение значительно улучшилось с тех пор, как она бежала из Холируда и поручила себя покровительству графа Босуэлла.
— В ней чувствуется кровь Тюдоров, — вмешался в разговор Лестер, — а также и их ум, если она сумела уговорить этого жалкого подлеца Дарнли порвать с его дружками и помочь ей бежать.
— Должно быть, она едва не захлебнулась собственной желчью, чтобы, говоря с ним, не плюнуть ему в лицо, — проговорила королева. — Сомневаюсь, смогла ли сделать это я, а, видит Бог, я достаточно хорошо владею собой!
— Она обещала ему полное прощение, — объяснил Трокмортон. — Видимо, она объяснила ему, что он такой же пленник лорда Мортона и прочих, как и она, и убедила его, что единственная надежда на спасение для него — это бежать вместе с ней прежде, чем они убьют их обоих. На следующий день после убийства Риччио её брат, граф Муррей, вернулся в Эдинбург, она увиделась с ним, и ей удалось одурачить его своими слезами и мольбами о защите.
— Итак, она бежала к Босуэллу, — сказала Елизавета. — Что это за человек?
— Немногим лучше тех, что ворвались в её комнату в день убийства Риччио. Головорез с приграничных земель, но поумнее и пообразованнее большинства ему подобных. Большую часть жизни он хранил верность ей, а до неё — её матери; сейчас ему, кажется, тридцать два года. Он заклятый враг лорда Муррея и ненавидит Дарнли. Его поддерживает влиятельный клан Хантли, а также граф Роте. Она послала за ним, и он, бросив мятежных лордов, перешёл на её сторону в обмен на полное прощение. При поддержке этих людей она ещё может вернуть себе власть, тем более что лорды, вернувшиеся в Шотландию вместе с её сводным братом, ссорятся между собой. Однако она не проявила никакого желания отомстить за нанесённое ей оскорбление. Возможно, её дух сломлен, но она вынашивает наследника трона Стюартов, и это придаёт ей большое политическое значение.
— У девяти женщин из десяти тут же произошёл бы выкидыш, — заметил Лестер. Он бросил взгляд на бесстрастного Сесила, мысленно оценивая, знал ли тот о деталях заговора против Марии Стюарт и его целях до того, как этот заговор был осуществлён. «Знал, и больше, чем он рассказал королеве», — внезапно мелькнула у него мысль. Гораздо больше. Сесил ничем не выказывал своих чувств, его лицо было бесстрастно, как маска.
Однако он был даже чересчур бесстрастен, чересчур сдержан. Он надеялся, что Мария Стюарт умрёт, и его ожидания жестоко обмануты. А то, как его госпожа отнеслась к своему смертельному врагу, расстроило его ещё больше.
У Лестера не укладывалось в голове, как уживается в душе Елизаветы сочувствие к Марии Стюарт с тем роем отравленных дипломатических стрел, которые та самолично в неё выпустила; а самой смертоносной из этих стрел был Дарнли, чья гнусность шокировала даже Лестера. Он позволил себе незаметно улыбнуться. При всей своей гениальности в том, что касается мужчин, Сесил по временам ничего не смыслит в том, как и чем живёт женская душа. Приятно знать, что у всех умных людей есть слабые места, а слабое место Сесила — это абсолютная неспособность заметить одну из основных черт характера своей госпожи, которую в остальном он понимает с полуслова.