Елизавета I
Шрифт:
Болезненный мальчик, бывший её первым мужем, любил её со всей страстью, на какую был способен, и даже грубиян и насильник Босуэлл при её виде ощутил некое душевное волнение, заставившее его совершить над нею то, что в итоге погубило их обоих. Теперь под действие чар молодой королевы попал ещё один мальчик, в чей родовой замок она была заключена. Вилли Дугласу было всего лишь четырнадцать лет, и ему с детства внушали, что его государыня — прелюбодейка, папистка и ведьма. Всё это показалось ему страшным наветом, когда он увидел королеву под своим кровом и она оказалась вовсе не распутницей, а женщиной, способной держаться кротко и благочестиво даже тогда, когда с ней обходились в высшей степени бесчестно. Когда у неё случился выкидыш, мальчик слышал, как радуются его родные — они желали, чтобы она умерла. Он прислуживал королеве в её покоях, и как-то раз ему случилось видеть, как она растирает почерневшую от кровоподтёков правую руку — незадолго до этого к ней приезжали с требованием отречься от престола Мортон и Линдсей, но для того, чтобы добиться подписи
Это сражение произошло в мае того же года у Лэнгсайда, где её войско попало в засаду; старые друзья Гамильтоны и Гордоны вышли вперёд и сложили за неё свои головы в битве, превратившейся в чудовищную резню. Добраться до побережья и бежать во Францию Мария Стюарт не успевала, единственное, что она могла успеть — это избежать плена и верной смерти; поэтому она повернула коня и бежала с поля брани, где полегло её войско, во владения Елизаветы, у которой попросила убежища.
— Теперь, когда мы её наконец заполучили, — проговорила Елизавета, — она должна остаться у нас. Путь в Шотландию ей заказан; Муррей её наверняка убьёт, а я не могу ему этого позволить.
— Она просит отправить её во Францию, — заметил Сесил. — Что нам на это ответить?
Королева взглянула на него и пожала плечами:
— Ответьте всё, что вам угодно, друг мой. Мария Стюарт — изгнанница, которую мы приютили. Я спасла ей жизнь и не буду испытывать угрызения совести, принудив её жить здесь, где она не сможет мне вредить. Отправиться во Францию, чтобы мутить там воду, ей позволить нельзя, единственное, что ей будет позволено — оставаться в Англии. В качестве моей гостьи или моей пленницы, если она заупрямится.
Предсказать поступки Елизаветы было решительно невозможно; ещё недавно Сесил благодарил Бога за то, что она не поспешила навстречу своей кузине с распростёртыми объятиями. Мария Стюарт появилась в северной Англии и, прежде чем направиться в Лондон, попросила у своей царственной сестры предоставить ей некоторые предметы первой необходимости. И внезапно, едва ли не на глазах людей, перед которыми Елизавета защищала Марию и высказывала ей сочувствие, в английской королеве произошла разительная перемена. Её бледное лицо стало ещё белей, его резкие черты ещё более заострились, чёрные глаза прищурились, а губы сжались в ниточку. Теперь Елизавета напоминала принюхивающуюся лисицу, которая учуяла у себя в норе раненую таксу — такая же настороженная и беспощадная. На мольбу Марии Стюарт снабдить её одеждой она ответила тем, что прислала ей ворох грязных нижних юбок и отрез рваного бархата и запретила приближаться к Лондону без своего личного разрешения.
Елизавета ни на мгновение не позволяла себе упустить из виду шотландскую королеву, хотя их разделяло много миль: Сесил приносил ей донесения о демонстрациях населения северной части Англии в поддержку Марии Стюарт и сообщал, что дворяне католического вероисповедания быстро превращают дом королевы-изгнанницы в место паломничества. Он никак не комментировал эти сообщения; объяснять, насколько оскорбительно для Елизаветы такое поведение Марии Стюарт, не было нужды. Сесил знал свою госпожу, и ему было хорошо известно, что в борьбе за любовь своего народа она так же не терпит соперников, как и в личных делах. Она использовала привязанность своих подданных к себе в качестве оружия против своего совета и парламента; если ей нужно было поступить вопреки желанию обоих этих органов, ей достаточно было появиться на улицах любого города во время поездки по стране и указать на толпы людей, которые приветствовали её радостными криками.
Теперь они радуются появлению кого-то другого — женщины, которая моложе и красивее, чем она, и чья трагическая судьба, овеянная романтическим ореолом, вызывает к тому же всеобщее сочувствие. До сих пор Елизавета имела возможность общаться лишь с населением той части своей страны, где безраздельно господствовал протестантизм. Не прошло и нескольких недель, как она узнала, что не может так же безусловно полагаться на её северную часть, где старая вера, несмотря на обрушившиеся на неё в последнее десятилетие репрессии, сумела сохраниться. Религиозные соображения не были для неё оправданием; напрасно Лестер растолковывал ей, что на людей королева, которую они видят своими глазами, производит большее впечатление, нежели манифесты женщины, о которой они не знают ничего, кроме её имени. Гнев не позволял ей здраво рассуждать, но при этом она не настолько утратила способность трезво оценивать ситуацию, чтобы дать себя убаюкать логическими объяснениями. Лестер мог предложить ей, как поступить — именно о таком решении мечтали и Сесил, и другие её советники, но не решались высказать свои соображения вслух: почему бы не внять мольбам эмиссаров лорда Муррея и не выдать Марию Стюарт её мстительным подданным в Шотландию? И были моменты, когда Елизавета клялась: ради того, чтобы избавиться от Марии, а также от внутренних раздоров, обнаружившихся с её прибытием в Англию, стоит пойти на то, чтобы умертвить её — всё равно, какими средствами, — даже если за это её осудит мировое общественное мнение. Однако в то время как шотландцы настаивали на том, чтобы Елизавета выдала их врага, ей связывали руки французский и испанский послы, которые требовали у английской королевы гарантий, что та не обманет доверия, оказанного ей её кузиной. Франция была готова предоставить Марии Стюарт убежище, а Филипп Испанский просил выдать её Испании под его личную ответственность. Когда французы получили сведения о том, что наследницей английского престола заинтересовался испанский король, они дали понять: если Елизавета не сможет удерживать Марию Стюарт от дальнейших безрассудных шагов, для них будет предпочтительнее, чтобы та погибла от рук собственных мятежных лордов.
Елизавете вспомнилась шахматная метафора, которую она высказала несколько лет назад в разговоре с Сесилом; тогда фигуры на доске были только расставлены и казалось, что силы соперниц равны. Теперь, когда Белая королева оказалась у них в руках, игра закончилась. Голоса со стороны Франции или Испании можно заставить умолкнуть очень простым способом: превратить Марию Стюарт в заложницу. Елизавета ответила на просьбу Муррея отказом и, со своей стороны, обещала не выпускать Марию ни во Францию, ни в Испанию, а заодно перестала притворяться, будто её кузина живёт у неё в гостях, приказав силой переместить её с севера Англии, где она была под защитой северян-католиков, в замок Болтон и отдать на попечение графа Шрусбери. А в декабре того же года Елизавета разрешила и финансовые затруднения, захватив в Ла-Манше следовавшие в Испанию корабли, груженные золотыми и серебряными слитками.
Войны с Испанией не будет — заявила она, когда некоторые из её советников выразили ей по этому поводу решительный протест. Испания теперь парализована из-за нехватки денег; Филипп может шуметь и грозиться сколько ему заблагорассудится. Единственное, что ему остаётся, — это приобщить захват кораблей к списку своих претензий к Англии и ждать момента, когда удастся посчитаться. А когда это время настанет — и если оно настанет, — она уже будет достаточно сильна, чтобы схватиться с ним в открытую. Больше всего боялись войны с Испанией те, у кого было больше всего причин опасаться католической реставрации — эти люди требовали смерти Марии Стюарт, брака королевы с иностранным государем и других мер, которые, как им казалось, охранят их интересы против риска, неизбежно связанного с женскими политическими играми. Но поскольку критиковать королеву они не смели, они нашли объект для критики в лице её секретаря и главного советника, Вильяма Сесила. Его растущее влияние не давало покоя Норфолку, Бедфорд и Хандсон также завидовали его богатству и влиятельности.
Никто из них уже не верил, что Елизавета намерена с кем-либо сочетаться браком. Также не позволит она шотландцам покончить с Марией Стюарт, которая была размещена в замке Болтон с приличествующей королеве роскошью и занималась главным образом тем, что завоёвывала доверие его хозяев, лорда и леди Шрусбери.
Ей было двадцать шесть лек она отличалась прекрасным здоровьем и открыто выражала свою решимость бежать из заточения и потребовать восстановления своих прав — словом, всё говорило за то, что она переживёт Елизавету. Вот почему её самые заклятые враги решили подстраховаться, вступив с Марией Стюарт в тайные переговоры.
Если Мария выйдет замуж за англичанина, их положение будет вне опасности. Благодаря его родовитости наиболее подходящим кандидатом на эту роль был признан герцог Норфолкский, который охотно на неё согласился. Норфолк увиделся с Марией Стюарт в Карлайле и оказался настолько глуп и тщеславен, что совершенно потерял из-за неё голову, забыв силу характера другой королевы, на верность которой он присягал. Знатность происхождения всегда много значила в его глазах, а во всём мире было не найти государыни знатнее молодой женщины, заточенной в Болтоне. Норфолк принадлежал к сословию древней английской аристократии, в котором женщины всегда были пешками в руках мужчин, и единоличная власть Елизаветы никогда не была ему по вкусу. В душе он всегда считал её незаконнорождённой выскочкой с чересчур острым языком, относящейся к более древней породе людей с неподобающим пренебрежением. Обаятельная, преисполненная чувства собственного достоинства и тем не менее женственная Мария была в его глазах бесконечно привлекательнее, перспектива соединить свою судьбу с подобной женщиной и получить те немыслимые права, которыми она была наделена от рождения, заставили его окончательно забыть свой страх перед Елизаветой. Он был настолько самоуверен и недальновиден, что позволил участвовать в заговоре своему ненавистному врагу, графу Лестеру.