Елизавета I
Шрифт:
— Скажи спасибо, что я спасла тебя от твоих собственных амбиций, — отрезала она. — Господи, из-за этого безрассудного поступка она целиком и полностью лишилась того сочувствия, которое я к ней испытывала. Я вижу, как Сесил потирает руки и изрекает, что её погибель была предопределена из-за её идолопоклонничества, и у меня не хватит духу над ним посмеяться. Должно быть, туманы этой проклятой страны отравили её и она лишилась разума, что она надеялась таким образом выиграть, если нужно было всего лишь ещё немножко потерпеть, и всё решилось бы само собой?
— Тебе лучше знать, госпожа. Ты всегда умела читать её мысли как никто другой; ты настолько хорошо овладела этим искусством, что знала с самого начала — она выйдет за Дарнли и этим погубит себя. Предвидела ли ты также, чем это кончится для него?
— Это мне было безразлично, — ответила Елизавета. — Живой или мёртвый, он равно был никчёмным человеком; от его смерти мир ничего не потерял. Но ты, милый Роберт, упустил из виду другое обстоятельство — Мария Стюарт
— Рандольф говорит, что в смерти Дарнли виноват Босуэлл, — напомнил ей Лестер.
— Значит, ей придётся покарать его за это. Так же, как я бы покарала тебя за преступление куда менее гнусное, чем убийство царственной особы.
Елизавета развернулась и двинулась назад. В последней депеше от посла в Шотландии, полученной ею тремя неделями ранее, описывалась смута, начавшаяся в Эдинбурге после взрыва дома Дарнли. Симпатии общества, всегда переменчивые как ветер, внезапно оказались на его стороне. Насильственная смерть настолько возмутила и дворянство, и народ, что все забыли о том, какому ужасному испытанию он подверг свою жену всего лишь несколько месяцев назад. Ходили слухи о папистском заговоре — надёжное средство запугать народ и лишить его способности беспристрастно рассуждать; также поговаривали, что королева сама замешана в происшедшем или что, но крайней мере, Дарнли был убит с её ведома; поговаривали также, что брат Марии Стюарт, лорд Муррей, грозит поднять новый мятеж и, низложив её, короновать её сына, если она не предоставит ему права отыскать убийцу и покарать его по всей строгости закона. Но в одном общественное мнение было едино: убийство Дарнли совершил один человек, и этот человек стоял по правую руку от королевы, всё такой же надменный и всё так же пользующийся её милостями, а люди его клана, заполнявшие улицы шотландской столицы, были грозной силой, готовой уничтожить его врагов и сделать его опорой трона Марии. Граф Босуэлл был виновен в убийстве, и, невзирая на личные чувства королевы к нему и те бедствия, которые она пережила по вине Дарнли, все ожидали, что она лишит Босуэлла своей милости и отдаст его под суд. От того, какое решение примет Мария Стюарт, зависела её судьба, и Рандольф писал, что, по его мнению, ей следовало бы предпочесть риск, связанный с выдачей Босуэлла правосудию, нежели оказывать ему поддержку вопреки мнению всего королевства.
— Пойдём домой, — сказала Елизавета. — Как я заметила, эти двое у нас за спиной дрожат, как мокрые курицы. Господи, смотри-ка, кто идёт нам навстречу — сам Сесил!
Секретарь королевы спешил к ним по дорожке парка, пытаясь запахнуть на себе плащ, который рвал у него с плеч дувший с Темзы пронизывающий апрельский ветер.
Они остановились, и Елизавета быстро проговорила:
— Сегодня, Сесил, вас могли выманить из дворца только либо землетрясение, либо вести из Шотландии. Что случилось?
— Последнее, ваше величество. Я только что получил депешу от Рандольфа.
Прищурившись, Елизавета взглянула в глаза своему секретарю.
— Мария Стюарт оправдала Босуэлла, — сказала она.
Сесил медленно растянул губы в улыбке — то была одна из его крайне редких улыбок, начисто лишённых даже намёка на весёлость.
— Она вышла за него замуж, — произнёс он. — И войско, которое возглавляют граф Этолл и все её дворяне, движется, чтобы положить конец им обоим.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Стоял июнь 1567 года; залитые лучами жаркого солнца бугристые склоны Карберрийского холма поросли зацветающим утёсником, среди которого желтели яркие пятна цветущих кустов можжевельника. Мария Стюарт подняла руку и вытерла пот со лба. Уже почти час она сидела на коне, наблюдая за передвижением мятежных армий у подножия холма. Время от времени она замечала Босуэлла, который, проезжая сквозь редеющие шеренги их солдат, ругался, грозил, упрашивал. Мария наблюдала за происходящим со спокойствием человека, потерявшего всякую надежду. Болезненная, тупая апатия, в которой она пребывала уже несколько недель, приводила Босуэлла в ярость; как-то он злобно бросил ей, что скорее будет жить с любой подзаборной шлюхой, по крайней мере способной смеяться и вести себя как живая женщина, чем с ней, которая ходит как сомнамбула. Но чем больше кричал на неё Босуэлл, тем меньшего ему удавалось от неё добиться. Её дух был окончательно сломлен, и виной тому был этот человек, которого она считала своим единственным другом и в которого влюбилась, когда он увёз её из Холируда после смерти несчастного Давида Риччио.
Дарнли был прав, когда считал, что Мария намеревается выйти замуж за Босуэлла. Она столько перестрадала из-за безвольных мужчин, что сила и решительность её нового защитника внушили ей иллюзию, будто он настолько же надёжен, насколько все остальные — вероломны. Ей казалось, что присущие им обоим сила духа и мужество роднят их; она была так благодарна за убежище, которое он предоставил до рождения сына, что ей почудилось, будто она влюблена впервые в жизни. Она знала, что Босуэлл убил Дарнли, но ей было всё равно. Обуревавшая Марию Стюарт страсть сделала её безрассудной; в награду за верность она осыпала Босуэлла милостями и знаками своего расположения. Когда он явился на суд в Эдинбурге, зал которого был набит людьми его клана, она пропустила мимо ушей протесты его противников, считавших, что он вырвал у судей оправдание силой. Не прошло и месяца, как оказываемое Босуэллу покровительство лишило Марию Стюарт симпатий своего народа и дворян, и всё же остатки осторожности не позволяли ей вступить с ним в брак до тех пор, пока ропот не утихнет. Она доверяла Босуэллу, а он ей нет. В сопровождении отряда воинов он встретил её по дороге в Стирлинг, куда она ехала проведать сына, и проводил в свой замок Данбар под тем предлогом, что якобы желает защитить её, поскольку враги, возможно, замыслили её похищение. И в Данбаре, где Мария была полностью в его власти, в первую же ночь Босуэлл пришёл к ней в комнату, запер дверь и изнасиловал её.
Её дух сломило не только физическое унижение, но и душевное потрясение; своим поступком Босуэлл сумел добиться того, что было не под силу ни убийцам Риччио, ни Дарнли на протяжении всего её злосчастного брака с ним.
Но ей не удалось оправдать ожиданий Босуэлла. Прекрасная, величественная королева, брак с которой сулил стать исполнением всех его честолюбивых устремлений, наконец была вынуждена уступить его требованиям и обвенчаться с ним, но не потому, что она его любила — она его ненавидела и он видел эту ненависть в её воспалённых глазах, которые всегда уклонялись от его взгляда; не потому, что ему, как он рассчитывал, удалось пробудить её чувственность, хотя, добиваясь этого, он то ласкал её, то бил; Мария Стюарт вышла за Босуэлла замуж лишь потому, что после совершённого над нею насилия она забеременела. За это он ненавидел её не меньше, чем за её неопытность в любовных делах. Представ перед ним не как королева, а как женщина, Мария его сильно разочаровала. Проведя с нею несколько дней в Данбаре, он оставил её и стал утешаться с женой, с которой намеревался развестись. Он так поступил, желая оскорбить королеву, поскольку считал, что она обещала то, чего не могла исполнить; он не желал учитывать ни условий, в которых потребовал от неё исполнения этих обещаний, ни того, что до него её единственным мужчиной был пьяница и дегенерат. Как и предупреждали Марию Стюарт с самого начала враги Босуэлла, он оказался злобным и беспощадным зверем, однако если он и перестал желать её как женщину, его решимость обладать ею как королевой осталась прежней. Он её обесчестил, — объяснил он ей, пытаясь самыми грязными ругательствами возбудить в ней гнев или какое угодно чувство, лишь бы вывести её из состояния тупой покорности, — и она должна либо вступить с ним в брак, либо родить от него незаконнорождённого ребёнка, а значит — проститься с троном и сдаться на милость своего сводного братца. А ей хорошо известно, чего можно ожидать от этого человека.
Она дала своё согласие на брак таким голосом, что ему захотелось её ударить, и он торжественно привёз её в Эдинбург под конвоем воинов своего клана и погожим весенним утром обвенчался с ней.
На людях они делали вид, будто во всём согласны друг с другом; Мария Стюарт была настолько унижена и так плохо себя чувствовала, что, прояви Босуэлл к ней хоть какую-то видимость сострадания, она бы снова полюбила его, но этого не произошло. Он был груб и злобен; будучи безразличен к религии, он тем не менее заставил её обвенчаться но протестантскому обряду. В то же утро слышали, как она кричит, умоляя дать ей нож, чтобы убить себя. Тем не менее она была связана с ним узами брака, заключённого с тем, чтобы загладить совершённое им насилие; вокруг не было никого, на кого они могли бы положиться, а их характеры даже в такой отчаянный момент не позволяли им рассчитывать друг на друга. Босуэлл не мог простить Марию Стюарт за то, что она была ему живым укором; он был неспособен унизиться до признания, что погубил и её, и себя; она же не могла сблизиться с ним потому, что в её душе лишь одно чувство было сильнее страха перед ним — боязнь, что этот страх станет заметен их врагам. Муррей, Мортон, Линдсей и остальные видели, что Босуэлл поднялся на вершину власти благодаря браку с Марией Стюарт. Они убили Риччио из зависти к нему; они были готовы убить и Дарнли, но здесь их опередил Босуэлл. Теперь вместо тихони-секретаря и безвольного пьяницы им противостоял единственный человек, достаточно сильный, чтобы уничтожить их всех, если они промедлят.
И вот менее чем два месяца спустя Мария Стюарт ждала, когда её разбегающаяся армия вступит в бой с тремя четвертями шотландской знати. Надеяться на победу было бессмысленно; бессмысленно было вообще на что-либо надеяться. Её маленький сын находился в руках мятежников; они требовали, чтобы королева выдала им Босуэлла и поручила себя их покровительству. Их парламентёры уверяли, что ей не причинят вреда. Босуэлл настаивал на том, что нужно биться; к ним приехал французский посол, пытавшийся выполнить посредническую миссию; он убеждал её капитулировать, уверяя, что её положение безнадёжно и всем известно, что граф Босуэлл похитил её и принудил к браку силой. Единственный выход для неё — сдаться на милость своих дворян и поверить, что они, узнав в подробностях о том, как дурно с нею обращался Босуэлл, проникнутся к ней состраданием. Между тем Мария понимала: Босуэлл никогда не согласится с такими условиями и не сдастся безоружным на милость врагов.