Елизавета I
Шрифт:
Королева села в кресло и взяла из золотой чаши конфету.
Сесил откашлялся и заговорил; он предлагал вниманию королевы проект изменения судебной системы в сельских приходах. Это была тщетная уловка: королева оборвала его посередине второй фразы.
— Мне ни к чему высказывать своё мнение о такой чепухе. Займёмся серьёзным делом. Граф Муррей снова просил меня дать гарантии своей безопасности на тот случай, если он казнит королеву Марию Стюарт. — Она окинула взглядом лица своих приближённых. — Такова его просьба, джентльмены. А вот каков мой ответ, который вы соблаговолите передать ему от моего имени. В тот день, когда какой-либо мятежный подданный под каким бы то ни было предлогом лишит жизни своего законного государя, в Шотландию будут введены английские войска.
— Ваше величество, — нагнулся к ней Трокмортон, ваше милосердие всем нам хорошо известно, однако бывают случаи, когда милосердие должно уступить по литическим соображениям. Шотландская королева — ваш смертельный враг. Со дня смерти вашей сестры Марии она претендует на ваш престол и не перестала претендовать на него после своего прибытия в Шотландию. В этом вопросе она непоколебима. Если она возвратит себе шотландский трон — а я знаю эту страну достаточно хорошо, чтобы сказать: это вовсе не так невозможно, как кажется, учитывая её поведение — она будет по-прежнему представлять для вас опасность, и эта опасность, возможно, усугубится, если она отыщет ещё кого-нибудь, кто будет настолько глуп, что женится на ней и начнёт претворять в жизнь её честолюбивые замыслы. От имени всего государственного совета умоляю вас, госпожа: позвольте лорду Муррею и другим шотландским лордам поступить так, как они желают. Позвольте им отдать королеву под суд за убийство Дарнли и казнить её. До тех пор пока она жива, мы не будем ведать покоя.
Елизавета ответила не сразу. Она знала, что он говорит искренне и не питает личной злобы к шотландской королеве. То, что предлагал Трокмортон, было для него естественным и справедливым решением проблемы, хотя он не так кровожаден, как её кузен Хандсон или граф Бедфорд, и не так низок, как Лестер. Все они считают, что она просто упрямится и опасается реакции мирового общественного мнения; Сесила эта, как он полагает, недостойная сентиментальность так разочаровала, что он даже опечалился. Никто из них не видит ничего из ряда вон выходящего в том, чтобы убить коронованную особу, поскольку среди них нет принцев крови.
— Давать объяснения не в моих правилах, — произнесла наконец Елизавета, — но я знаю вашу привязанность ко мне и не желаю, чтобы вы подумали, будто я ею злоупотребляю. Милорды, на сей раз я открою перед вами своё сердце. Сесил, я не хочу, чтобы мои слова заносили в протокол, пусть они останутся только в вашей памяти. До того как на престол взошёл мой дед, Генрих Седьмой, у английских королей было в обычае захватывать корону силой. Результатом такого положения вещей были гражданские войны, тирания и ужасные преступления; можно с полным основанием сказать, что наша страна тогда была не лучше нынешней Шотландии. При Тюдорах всё изменилось; при нашей династии королевский сан стал святыней для подданных всех сословий. Я могу безбоязненно являться к вам, потому что знаю: среди вас не найдётся ни одного, кто осмелится пронзить мне сердце стилетом, ибо я ваша королева, а посему моя кровь священна. Именно этот постулат, эта истина не дала моей сестре предать меня смерти, когда столь многие советовали ей поступить именно так и приводили в оправдание те самые доводы, которые вы выдвинули против шотландской королевы. Я была наследницей Марии Тюдор, и в моих жилах текла королевская кровь. Именно такое положение, Божьим соизволением, занимает сейчас Мария Стюарт. Если я буду безучастно наблюдать, как эти головорезы отправят её на эшафот, для меня это будет равносильно тому, чтобы подставить свою грудь под кинжал, а шею — под топор. Если я, королева Англии, признаю за подданными право судить своего государя и приговорить его к смерти, то созданное мною правило вполне может обернуться против меня самой. Я не признаю за Мурреем такого права. До сих пор я говорила с вами как королева, а теперь должна сказать как женщина: мне отвратительны коварство и жестокость, с которыми он и его приспешники обращались с беззащитной женщиной, которая ждёт ребёнка.
— Она замешана в убийстве Дарнли, — заметил Сассекс.
— Если так, то единственная её вина в том, что она несвоевременно замыслила это убийство и крайне неуклюже его осуществила. Я не позволю вам смотреть мне в глаза и притворяться, будто такой пёс заслуживает чего-либо кроме смерти за то, как он себя вёл по отношению к ней; не забывайте, она была не только его женой, но и его королевой. Кроме того, это не доказано, а даже если так и было, это нисколько не отягощает мою совесть. Я не позволю на глазах у всего мира совершить убийство шотландской королевы. Также не посмотрю я сквозь пальцы и на отравление — передайте Муррею и это. А если наступит такой момент, когда она сможет вернуть себе свой трон, она вернёт его с моей помощью и только на таких условиях, что уже никогда не сможет ничего замышлять против нас. Это, безусловно, лучший вариант, и, если мы будем терпеливы, он вполне может осуществиться.
Она протянула над столом руки ладонями вниз. Коронационное кольцо на пальце ярко сверкнуло.
— Вот уже десять лет, как я правлю Англией, милорды, и мои руки не запятнаны ничьей кровью. Я ни за что не замараю их кровью королевы, происходящей из того же рода, что и я сама.
Возражать на это было нечего. Советники согласились, что Муррею нужно отправить предостережение, и перешли к следующему вопросу: напряжённому финансовому положению страны. В течение всего последнего десятилетия его так и не удалось стабилизировать; больше всего на свете Елизавета боялась банкротства казны, и этот страх заставлял её экономить решительно на всём, а прежде всего на тех излишествах, которые в глазах её советников-мужчин были святыней, а именно на армии и военном флоте. Военная экспедиция во Францию опустошила государственную казну, которую королева с таким тщанием наполняла; теперь крупные банковские дома Нидерландов не желали рисковать, ссужая деньги Англии, которую Испания вполне могла сокрушить, если ей удастся подавить восстание в Нидерландах. О такой возможности Елизавете не хотелось и думать. Стоит ли, сердито бросила она во время заседания, столько говорить о Марии Стюарт — запертой в шотландском замке узнице без денег и сторонников, положение которой можно считать безнадёжным, если настоящая угроза для них — это огромная испанская армия в Европе, которая в любой момент может высадиться в Англии.
Если Филипп подавит восстание в Нидерландах, его держава будет самой могущественной в Европе. Если за болтовнёй о какой-то женщине они позабыли о Филиппе, она о нём не забыла. Она никогда не забывала Филиппа, даже когда Мария Стюарт была предметом её крайней тревоги. У испанского короля была хорошая память, а счёт его претензий к Елизавете медленно, но верно возрастал. Он был вынужден притворяться её другом из-за общеизвестных сдерживающих факторов: страха перед её возможным браком с кем-нибудь из французских принцев; не меньшего страха перед возможным вторжением французов в Англию с целью посадить на трон Марию Стюарт и, наконец, необходимости поддерживать оживлённую торговлю между Англией и Нидерландским королевством. Стоит ему увериться в том, что она не выйдет замуж за француза, решить, что французы более не считают Марию Стюарт подходящей ставленницей или, наконец, что лучший способ поддержать торговлю с Нидерландами — это забрать под свою власть торговых партнёров нидерландских купцов, — и они погибли.
Им требуются деньги — требуются прежде всего для поддержки повстанцев в Нидерландах, чтобы кровавая и дорогостоящая война в этой стране продолжалась как можно дольше, отвлекая и изматывая Испанию. Когда Сассекс предложил оказать повстанцам военную поддержку, королева вскочила с трона и спросила: желает ли он прямо сейчас начать войну с Испанией или он уже так стар, что жизнь ему опротивела?
Никакого военного вмешательства не будет; они не будут предпринимать никаких явно недружественных шагов, а только лгать, тянуть время и снова лгать с тем, чтобы нанести силам её милого зятя возможно больший ущерб, не рискуя быть разоблачёнными. Вот что ей нужно, а не стариковское бахвальство. Когда они придумают какое-то другое решение, Сесил может прийти и доложить.
Королева величаво пересекла зал и, выходя, громко хлопнула дверью. Советники собрали бумаги и, облегчённо вздохнув, расселись по местам. Поскольку королева отвергла их предложения касательно Марии Стюарт, Бедфорд, Хандсон и даже Сассекс, с лица которого после полученного нагоняя ещё не сошла багровая краска, вернулись к нерешённой проблеме её замужества и сошлись на том, что как угроза, исходящая от Марии Стюарт, так и ещё более серьёзная угроза, исходящая от испанцев, являются следствием её упрямого нежелания выйти замуж и укрепить свою власть, произведя на свет наследника престола. Сейчас она требует денег для помощи повстанцам в Нидерландах, но как только они попросят у парламента утвердить эти ассигнования, там вновь поднимут вопрос о её замужестве. Настанет момент, сердито бросил Бедфорд, когда королева уже не сможет найти для них убедительных отговорок. Лестер сухо заметил, что в таком случае королева наверняка перейдёт от отговорок к угрозам, и в конце концов члены совета сошлись на том, что идти вопреки её воле невозможно. Марию Стюарт придётся защищать, а парламент нужно упросить или принудить ассигновать требуемые суммы. Когда советники расходились, Сесил слышал, как герцог Норфолкский пробормотал себе под нос: «И какого чёрта мы тратили время на это заседание?»
К зиме 1568 года положение оставалось неизменным; людей из окружения английской королевы терзали тревога и досада. Они были убеждены, что их бездействие не приведёт ни к чему хорошему, а денег, которые парламент после злобной стычки с королевой по поводу её пресловутой девственности всё же выделил, будет недостаточно для того, чтобы удовлетворить нужды страны и при этом не обделить нидерландских повстанцев. Французский король намекал, что он может послать в Шотландию своё войско на помощь немногочисленным сторонникам Марии Стюарт, чтобы освободить её и вернуть ей престол, после чего французы неизбежно должны были воспользоваться представившейся возможностью и вторгнуться в Англию. Муррей на это ответил угрозой казнить Марию, как только у побережья Шотландии заметят французские корабли. Однако поскольку никакое войско так и не было отправлено в Шотландию, Мария Стюарт продолжала жить в заточении в замке Лохлевен, где преждевременно родила мёртвых мальчиков-близнецов. И в то время как советники Елизаветы гневались на свою королеву, но хранили ей верность, Мария вновь повторила то, что ей удавалось уже не раз — с помощью личного обаяния привлечь на свою сторону нескольких мужчин, превратив при этом всех остальных в смертельных врагов.