Элла Алекс
Шрифт:
– Вон та парочка, – говорил Закис приглушенно, – ребята из Голландии. Приехали пару дней назад, не знают чем заняться. Я предложил им травы, они придут сегодня вечером. А там под скалой, в тени, видите? Играет со своей штукой. Кажется, турок. Приходит сюда уже неделю. С ним живут несколько мальчиков, но их он сюда не водит. Устраивает вечеринки с кальяном и пахлавой. Дэнис, давай сходим к нему в гости?
Голый ковбой таким же одержимым полушепотом поддержал предложение своего озабоченного товарища. Съеженный Голлум из «Властелина колец», который повторял «Моя прееелесць» – вот какая картинка пришла на ум, пока я наблюдал за их высматриванием, выбиранием и вышептыванием плана действий. Загоревшие до цвета прогорклого масла голые
Я снова пошел купаться. Когда вернулся, Закис и Дэнис уже отошли в конец пляжа и разговаривали с какой-то компанией студентов, только что спустившихся с парковки. Эли же, в чем родился, прохаживался вдоль вереницы шезлонгов. Там в этот момент были лишь двое светловолосых скандинавов, игравших в карты и потрепывавших друг друга по голым задам, дремала стройная девушка, чей купальник сушился на спинке шезлонга, и пила коктейли пожилая пара немцев, стриженных одинаково коротко и баюкавших одинаковое количество жира на теле. Кем интересовался загорелый спортсмен, было ясно. Я достал сигарету и нацепил солнечные очки. Увидев меня, Эли вернулся к покрывалу, залез в сумку, достал кучу разных свертков, уселся с ними на покрывало, и принялся размазывать сыр по булкам.
– Не пора ли подкрепиться, Алекс? Бери овощи, ветчину, что хочешь! Элла!
Я сел рядом и он протянул мне будущий бутерброд. Я последовал его примеру и стал накладывать на булку салат, дольки помидоров, ветчину… Ливанец кивнул в сторону своих знакомых-греков:
– Не обращай внимания на этих парней. Они больные. Закис приходит сюда каждый день, чтобы познакомиться с такими же как он.
– А чем они занимаются? Хотя бы работают?
Эли пожал плечами:
– Понятия не имею. Эти местные вообще мало работают. Если есть дом и сыр с вином, им больше и не надо. Вот и сидят вечно перед домом или слоняются по улицам и пляжам.
– А ты с ними зачем общаешься?
– Ну, они могут вывести на интересные знакомства. Они местные, в конце концов.
– Понятно.
– Я люблю знакомиться с людьми, ты уже заметил. И да, мой русский друг, я знал тысячи женщин, среди них было много-много прекрасных, реально классных женщин. Но была одна, – внезапно начал говорить мачо-мэн, – была одна, которая разбила мне сердце, и я бы лучше был с ней.
– А что случилось? – подтолкнул я, видя, что ливанец хочет дорассказать свою историю.
– Она замужем. Я знал об этом, но все равно хотел быть с ней. А вот когда она узнала о других моих подругах, сразу прекратила нашу связь. Сказала: или я, или они. Вот и все.
Я уточнил:
– То есть она изменяла с тобой мужу, но требовала, чтобы ты, неженатый мужчина, не изменял ей?
– Да, именно так мой друг.
– И она не думала, как странно ее требование?
Эли пожал плечами:
– Женщины – собственницы, она ревновала.
– А сама она не думала развестись, раз хотела быть с тобой?
– Нееет, я был для нее другом, любовником, развлечением, но не мужем.
– А если бы она все же развелась? Ты бы захотел жениться на ней?
– Не думаю, – косо глянул на меня Эли и перевел взгляд на горизонт. – Вряд ли. В любом случае, это было уже давно. Ну а ты, герой-любовник? Ты был женат?
Я ответил, что нет, и следующие полчаса мы задавали друг другу вопросы и отвечали о семье, работе, друзьях, потом о наших странах и о том, что мы знали о странах друг друга. Познания наши были, как обычно бывает, очень поверхностными, основанными на слухах, легендах и публикациях СМИ. В представлениях Эли о России, конечно, не было медведей в сарафанах, лакающих на Красной площади водку из матрешек. Эли горячо восхищался Путиным, говорил, какой тот молодец, что противостоит Америке и как блестяще превратил Турцию в союзника после того как турецкая
С удивлениям я узнал, что в Ливане больше всего христиан на Ближнем Востоке, причем христиан православных. Православным оказался и сам Эли, а его имя, которое я сначала принял за уменьшительную форму какого-то другого, – арабская калька библейского имени Или, то есть по-русски Илья. Не меньше удивления вызвали уверения моего нового приятеля, что Ливан – вовсе не полуразрушенная бедностью и терактами земля, а одно из богатейших государств региона, Швейцария Ближнего востока. И что чуть ли не половина жителей там ездит на Лексусах и БМВ. Может и преувеличение, потому что я-то слышал о толпах беженцев из Сирии и о мусульманских селениях в горах Ливана, где люди ходят в сандалиях даже зимой под присмотром бородачей из Хезболлы с калашами на плечах. А может, это наоборот мои представления были ничем иным как мифом, сложенным из кусков новостной ленты и непонятно уже чьей пропаганды. Оказывается, почти все ливанцы с детства говорят на трех языках – арабском, французском и английском. Пришло в голову, что мозги у них должны быть развиты получше, чем у многих. Ведь известно, что изучение любого иностранного языка – лучшая таблетка от Альцгеймера и тренажер IQ. А они с детства говорят одновременно на трех языках!
Я огорчился, но совсем не удивился, когда Эли вдруг выпалил, что ненавидит Израиль. С южным соседом у ливанцев вражда, – как, впрочем, у всех арабов. Особенно после недавней полномасштабной войны. То был не просто «вооруженный конфликт» или «боевые столкновения», как выражаются дипломаты и журналисты. Это была война – с самолетами, танками и артобстрелами, которые достигали столицы, – а дальше вы можете представить, или посмотреть в интернете. О, как Эли не любит Израиль! Когда ливанец начал заменять слово «Израиль» словом «евреи», я сказал, что знаю много хороших евреев, сам от них недалек по происхождению, и что евреи живут не только в Израиле.
– Ты там живешь, и твое мнение объяснимо, твои чувства понятны. Но путать национальность и государство – это… как-то неумно.
Ох, что тут началось. Я выслушал и про Ротшильдов, и про сионский заговор… Обычно я ржу в голос, когда слышу всю эту чушь от незнакомых людей. Но Эли-то был мне уже знаком! Мы с ним сидели голыми на одном покрывале и ели одинаковые будерброды, я уже курил самокрутку из ливанского табака, а он – сигарету из России. Поэтому пока обсуждение не дошло до поедания младенцев, я сказал:
– Эли, ты горяч. Но не прав. Сейчас спорить бессмысленно, это дурной тон. Так что лучше пошли поплаваем, пока солнце не зашло…
– Да почему не прав? Докажи!
Но я, зная с детства, чем заканчиваются кухонные споры о политике, где каждый прав и все в итоге злы, – я не желал такого завершения едва начавшегося знакомства, а потому остановил разговор предложением:
– Потом можем еще поговорить об этом. А сейчас я собираюсь плавать. Как ты говоришь, элла!