Элнет
Шрифт:
Землемер-наладил теодолит, Япар взял вешку, два мужика снова потянули мерную ленту…
После полуночи к Григорию Петровичу и Василию Александровичу нагрянули с обыском.
У учителя не нашли ничего компрометирующего. Тетрадь со своими стихами ему удалось незаметно сунуть в стопку ученических тетрадей. А на них урядник не обратил внимания.
Обыск у Василия Александровича проводил становой. Ему удалось, найти запрещенную книгу.
Становой тотчас же отправил Василия Александровича в Царевококшайск. Туда же повели и Сакара с Егором.
Вечером
Придя к Звереву, учитель застал у него станового. У Григория Петровича сжалось сердце.
На столе стоял кипящий самовар, бутылки коньяка и водки.
Как только Григорий Петрович вошел, появилась нарядно одетая Маша.
— Налей, — приказал Матвей Николаевич.
Маша налила три стакана чаю.
— Теперь иди, нужно будет, позову.
Бесшумно ступая, Маша вышла.
— Григорий Петрович, Константин Ильич, прошу к столу. Наливайте, Константин Ильич. Я выпью водки. — И Зверев налил себе большую рюмку.
Становой налил коньяка себе и Григорию Петровичу.
— Ну, будем здоровы! — Матвей Николаевич осушил свою рюмку и кивнул на вазу с конфетами: — Лимонные, очень хороши к коньяку. Берите масло, сахар, Константин Ильич, между первой и второй не задерживаются.
Становой снова наполнил рюмки.
— Матвей Николаевич, а вы?
— У меня большая, хватит и одной.
— Зато у нас градусов больше!
— Ну, чего там спорить, пейте. Пейте, Григорий Петрович, вы молодой.
Григорий Петрович не заставил упрашивать себя, но его не оставляла тревожная мысль: «Зачем он меня позвал?»
— Константин Ильич, — послышался голос земского, — налейте, выпьем еще по одной.
После третьей рюмки Григорий Петрович успокоился. Становой показался ему хорошим человеком, а про Матвея Николаевича и говорить нечего — прекрасный человек! А где же Тамара с Ольгой Павловной? Почему они не вышли к столу?
— Григорий Петрович, — начал Зверев, — вы знаете, что мы любим вас, как родного. Вы еще молоды, у вас жизнь впереди. Нам известно, что вы пошли по неправильному пути. Нам очень жаль вас, потому что вас обманули. Вы прекрасно понимаете, что мы могли бы немедленно вас арестовать и отправить в Царевококшайск. Но мы этого не сделаем… Константин Ильич, налейте-ка еще по одной.
Становой налил, и Матвей Николаевич продолжал:
— Скажите нам, кто, кроме лесника, состоит в вашей группе, кто у него бывал? Ну, вы бывали, Кугунерова, Пайметов, Пашай… А еще кто?
— Больше никто не бывал.
— А из заводских?
— Я на завод не ездил.
— А Василий Александрович ездил?
— Не знаю.
— Константин Ильич, налейте еще.
— Матвей Николаевич. — Учитель встал. — Я больше пить не буду, у меня и так уже голова кружится.
— Сядьте, Григорий Петрович, — жестко сказал Зверев. — И выслушайте меня внимательно. Один раз я вам простил, в другой раз — не прощу. Революционера я не пожалею, будь он мне хоть родным сыном. У вас еще есть время выбрать. Подумайте: перед вами два пути. Или арест, тюрьма и Сибирь, или вы останетесь здесь и будете жить спокойно. Выбирайте. Если хотите остаться здесь, то дадите подписку, что будете сообщать нам все, что знаете или узнаете впредь об учителях соседних школ. И не станете никуда ездить, не известив нас, куда и с какой целью направляетесь.
— Я и так никуда не езжу. О других учителях мне ничего не известно.
— Напрасно не ездите, надо поддерживать знакомства. Теперь станете их навещать. Если нужны деньги на лошадей, мы дадим.
— Иными словами, вы предлагаете мне стать провокатором и доносчиком? Нет, этого никогда не будет!
— Вы, Григорий Петрович, меня не так поняли. — Голос земского снова зазвучал ласково. — Мы хотим сохранить вас для вашего народа. Вы мечтаете улучшить жизнь черемис. Если вы останетесь в школе, то сумеете приносить ему пользу. Даю вам десять минут на размышление. Константин Ильич, пойдемте в кабинет.
Григорий Петрович остался один. Он задумался, ему вспомнилось детство. Он ходил в школу в другое село, за два километра. В сильные морозы оставался ночевать в школе. Помогал сторожу носить дрова и топить печи. Учиться было трудно: русский учитель, хотя и понимал немного по-марийски, вел уроки только на русском. Григорий Петрович плохо знал русский, многого из прочитанного не понимал, поэтому заучивал наизусть.
На выпускных экзаменах присутствовал старик священник. Ему очень понравился голос Григория Петровича. Старик определил мальчика — в аринскую двухклассную школу и выхлопотал ему стипендию — три рубля в месяц. Если бы не эта стипендия, не учиться бы ему: отец — бедняк, где бы взял он рубль, чтобы заплатить за квартиру?..
Вдруг Григорий Петрович почувствовал на своем плече чью-то легкую руку. Он поднял голову — рядом с ним стояла Тамара.
— Гриша, милый мри, я тебя люблю! — Она обняла Григория Петровича. — Давай уедем в Петербург. Там у меня тетя… Ты поступишь в консерваторию… Станешь знаменитым музыкантом…
«Арест, тюрьма, Сибирь… — думал в это время Григорий Петрович. — За что же тюрьма? Почему Сибирь? Кому я причинил зло?»
— Гриша, ты меня не слушаешь? Что с тобой?
Григорий Петрович отстранил Тамару и встал:
— Тебе не понять..
Вернулся Зверев со становым. В руках станового пол-листа бумаги. Он положил бумагу на стол:
— Григорий Петрович, мы ждем вашего решения. Одно из двух: арест или подписка. Выбирайте, что вам больше нравится.
Григорий Петрович взглянул на станового, потом на земского начальника. Те смотрели на него, как сторожевые псы, и, казалось, каждую, минуту готовы были наброситься на него, лишь ждали, в какую сторону он повернется…
Григорий Петрович перевел взгляд на Тамару. Она ответила ему умоляющим взглядом.
Учитель растерянно молчал. Потом взял ручку, обмакнул в чернильницу…
9
При столкновении аркамбальских мужиков со стражниками Чачи тоже была на лугу. Но в суматохе она не заметила Сакара.
На другой день она шла домой от колодца с полными ведрами и вдруг увидела Сакара. Он молча шагал рядом с Егором Пайметовым, их окружали стражники. Чачи даже не сразу поняла, что это Сакар.
— Прощай, Чачи! — крикнул он.
Чачи поставила ведра и — побежала за арестованными.