Элрик из Мелнибонэ (сборник)
Шрифт:
Потом ворота открылись. Это произошло так быстро, словно пики растворились в воздухе, и перед ними предстал всадник — его похохатывание без всякого намека на веселость было уже хорошо знакомо Элрику и Оуне.
— Я думаю, так оно и должно быть,— сказал воин Жемчужины.
— Присоединяйся опять к нам, воин Жемчужины,— сказала Оуне, и в голосе ее зазвучали властные нотки.— Это то, чего желает она!
— Нет! Нужно, чтобы она не была предана. Вы должны исчезнуть. Немедля! Немедля! Немедля! — Он прокричал последние слова, откинув назад голову,— ни дать ни взять бешеная собака.
Элрик вытащил меч из ножен. Он светился тем
— Мы должны пройти, воин Жемчужины.
— Ничего не выйдет! Я хочу вашей свободы.
— Она получит ее! — сказала Оуне.— Свобода будет принадлежать тебе, только когда она дарует ее тебе.
— Она говорит, что свобода моя. Я буду таким. Я буду таким!
Элрик не понимал, о чем идет речь в этом странном разговоре, и он решил не терять на него время. Он пришпорил своего серебристого коня, клинок сверкнул в его руке. Этот меч был так хорошо сработан, держать его рукоять было так удобно что на мгновение ему даже показалось, что он нашел равную замену своему рунному мечу. Может быть, этот меч был выкован Законом, чтобы служить его, Закона, целям, точно так же, как Буревестник был, несомненно, выкован Хаосом?
Воин Жемчужины расхохотался и еще шире открыл свои жуткие глаза. В них была смерть. Смерть мира. Он опустил все то же свое самодельное копье, которое уже направлял на них раньше, и Элрик увидел, что на нем застыла старая кровь. Воин держал оборону, и копье неожиданно для Элрика метнулось ему в лицо, и альбиносу пришлось нырнуть вбок, чтобы избежать удара. Одновременно он нанес ответный удар и почувствовал, что его меч встретил гораздо большее сопротивление, чем прежде. Казалось, воин Жемчужины с момента их последней встречи набрался сил.
— Заурядная душа! — Губы искривились, произнося это оскорбление, явно не менее унизительное, чем все остальное, что могло прийти в голову воину Жемчужины.
Он снова начал хохотать — на сей раз потому, что его атаковала Оуне, выставив вперед на полную длину меч, другая ее рука держала копье, а поводья были зажаты у нее в зубах. Меч занесен для удара, копье отведено назад и готово для броска. Копье и меч ударили воина Жемчужины одновременно, отчего его нагрудник треснул, как панцирь какого-нибудь ракообразного, и меч пронзил его насквозь.
Элрик был поражен таким приемом — раньше он не видел ничего подобного. Сила и точность действий Оуне были просто невероятны. Это было боевое искусство, о котором будут говорить еще тысячу лет, многие попытаются ему подражать и погибнут, делая это.
Пика сделала свое дело, раскроив доспех воина Жемчужины, а меч завершил начатое. Однако воин Жемчужины был жив.
Он застонал. Он забормотал что-то. Он засучил руками. Его меч поднялся, словно чтобы защититься от уже нанесенного удара. Здоровенный конь воина поднялся на дыбы, ноздри его дымились яростью. Оуне увела своего коня в сторону. Ее меч оставил свой след в теле воина Жемчужины. Ее руки потянулись за вторым копьем, за кинжалом.
Элрик снова поскакал вперед, нацелив собственную пику в треснувший доспех, надеясь последовать примеру Оуне, однако его клинок попал в слоновую кость и был отражен. Элрик потерял равновесие на несколько мгновений, и воин Жемчужины сумел воспользоваться этим. Его меч ударил по доспехам Элрика с такой силой, что в шлеме у него раздался невыносимый
— Это не останется безнаказанным! — воскликнул воин Жемчужины. Его слова прозвучали как угроза,— Я этого не могу допустить!
И с жутким грохотом — словно мешок с костями — он свалился с коня на плиты двора. За ним вдруг заработал фонтан, выполненный в виде фигового дерева. Вода быстро переполнила лоток, и ручеек коснулся тела воина Жемчужины. Лошадь без всадника начала ржать и бегать кругами, поднимаясь на дыбы и пуская из паста пену. Потом она галопом выскочила за ворота и понеслась по мраморной дороге.
Элрик перевернул тяжелое тело, чтобы убедиться, что в воине Жемчужины не осталось жизни, и осмотреть поврежденные доспехи. Он не переставал восхищаться боевым приемом Оуне.
— Я такого еще не видел,— сказал он,— а ведь сражался рядом с прославленными воинами и против них.
— Похититель снов должен многое знать,— сказала она, принимая его похвалу.— Этому приему научила меня моя мать, которая была отважной воительницей — куда мне до нее.
— Твоя мать была похитительницей снов?
— Нет,— с отсутствующим видом ответила Оуне, рассматривая свой погубленный меч. Она бросила его, подобрала меч воина Жемчужины и сказала: — Она была королевой.
Оуне взвесила в руке меч убитого, примерила к своим ножнам и обнаружила, что он для них великоват. Она небрежно засунула его себе за пояс и, отстегнув ножны, бросила их на землю. Вода, вытекавшая из фонтана, дошла им уже до колен, и кони начали волноваться.
Взяв коней под уздцы, они провели их под имеющей форму сердца аркой в другой дворик. Здесь тоже работали фонтаны, но вода не вытекала из них. Казалось, что эти фонтаны вырезаны из слоновой кости, как и большая часть Крепости; они были выполнены в виде цапель, которые стояли, подняв головы и соединив клювы. Элрику это напомнило архитектуру Кварцхасаата, хотя здесь не было и капли кварцхасаатского упадка, ничего похожего на то старческое слабоумие, которое было характерно для города, переживающего свои худшие времена. Может быть, эта Крепость была построена предками нынешних властителей Кварцхасаата, Совета Шести и Еще Одного? Может быть, какой-то могущественный король бежал из города за тысячу лет до этого и попал сюда — в царство Снов? Может быть, именно так легенда о Жемчужине и проникла в Кварцхасаат?
Они переходили из одного дворика в другой, каждый необыкновенной красоты, и наконец Элрику пришла в голову мысль, что они таким образом могут пройти через всю Крепость и выйти с другой стороны.
— Размеры этого сооружения явно не соответствуют числу его обитателей,— сказал Элрик Оуне.
— Я думаю, мы очень скоро столкнемся с его обитателями,— пробормотала Оуне.
Они поднимались по дорожке, которая шла вверх серпантином вокруг огромного центрального купола. Хотя у дворца и был строгий вид, Элрику его архитектура не казалась холодной — в ней присутствовала некая странная гармония, словно весь этот комплекс был окаменевшей живой плотью.