Элрик: Лунные дороги
Шрифт:
Я Уна, принимающая обличья, графиня фон Бек, дочь Оуны, крадущей сны, и Элрика, императора-чародея из Мелнибонэ. Когда моего мужа похитили воины племени какатанава, я бросилась в погоню, погрузилась в водоворот и обнаружила непостижимую Америку. Вот история об этом.
Когда Вторая мировая война наконец закончилась и в Европе установился хоть какой-то мир, я заперла наш семейный дом на краю Серых Пределов и поселилась в Кенсингтоне, на западе Лондона, вместе с мужем Улриком – графом фон Бек. Хотя я опытная лучница и мастер иллюзорных искусств, мне не хотелось следовать призванию матери. В конце сороковых навыки мои не находили применения пару лет, пока я не начала работать в той же сфере, что и мой супруг. Страх и горе, пережитые перед окончательным поражением нацистов, объединили нас и придали сил, чтобы вернуть былой идеализм, восстановить мир и попытаться сделать так, чтобы он никогда снова не скатился к агрессивной нетерпимости и авторитаризму.
Мы понимали, что каждый поступок, совершенный в нашем мире, отзывается эхом в других, и со всей убежденностью посвятили себя работе в ООН, чтобы внедрить в жизнь Всеобщую декларацию прав человека, проект которой еще до войны написал Герберт Уэллс с отсылками на Пейна и отцов-основателей США. Сама Элеонора Рузвельт оказала помощь движению. Мы надеялись сохранить ценности либерального гуманизма и народного правления во всех странах, что так жаждали мира. Можно даже не упоминать, что задача перед нами стояла непростая. Как обнаружили еще греки и ирокезы, авторы этих идей, кризисы всегда приносят гораздо больше выгоды, чем спокойное время.
Мы с Улриком много работали, я постоянно была в разъездах, поэтому в сентябре 1951 года мы решили отправить наших детей в школу-интернат в Англии. Школа Майкл Холл в сельской местности Суссекса считалась одной из лучших, преподавали в ней по вальдорфской системе Штайнера, но я все равно чувствовала себя виноватой из-за того, что редко бываю дома. Последние месяцы Улрик не высыпался, его мучили сны, которые он называл «вмешательствами», – они приходили, когда душа Элрика, навсегда связанная с его душой, испытывала сильные потрясения. По этой причине, в числе прочих, мы решили провести отпуск в Новой Шотландии, в доме наших друзей, построенном архитектором Фрэнком Ллойдом Райтом. Они тем временем работали в Тринидаде, в Комиссии по независимости Вест-Индии. После их возвращения мы собирались покинуть их просторный дом и навестить родственников Улрика в Новой Англии и лишь затем взойти на борт «Королевы Елизаветы», чтобы вернуться в Саутгемптон.
Погода стояла чудесная. В прибрежном ветре уже ощущалось дыхание осени, холоднее стала вода, в которой плавали мы и тюлени, чья маленькая колония обосновалась на одном из небольших, заросших лесом островков Саунда. Острова нас очаровывали. Отдыхая после тяжелого рабочего года, мы с увлечением наблюдали за жизнью диких животных и птиц. Работа нам с Улриком нравилась, но приходилось слишком часто заниматься дипломатией – и улыбаться так, что даже щеки начинали болеть! Здесь же мы могли позволить себе лениться, читать, хмуриться, когда захочется, и наслаждаться исключительными красотами природы.
К концу второй недели мы окончательно расслабились. Из Инглиштауна мы добрались сюда на такси и оказались в полной изоляции, без автомобиля и общественного транспорта. Надо признаться, я так привыкла к активной жизни, что после нескольких дней отдыха даже немного заскучала, но сознательно отказалась заниматься делами. Продолжала с интересом наблюдать за окружающей природой и изучать местную историю.
В ту субботу мы сидели в беседке, устроенной на крыше дома, и наслаждались видом Кэбот-Крик и множества лесистых островков в ней. Один, чуть больше скалы, почти скрыл прилив. Говорили, что именно там местные индейцы какатанава привязывали своих врагов, чтобы те утонули.
Во время последнего посещения наследного имения Улрика, за несколько дней до появления Берлинской стены, мы приобрели русский бинокль отличного качества. В тот день я наблюдала за стадом тюленей. Они то валялись на берегу, то исчезали в воде, и я просто влюбилась в этих жизнерадостных животных. Но пока я смотрела, как прилив омывает Скалу Утопленников, вода вдруг заволновалась и забурлила. Я немного встревожилась.
Воронки в морской воде вдруг начали вести себя по-другому, и я не могла понять почему. Даже западный ветер зазвучал иначе. Я рассказала об этом Улрику. Смакуя бренди с содовой, он, полусонный, улыбнулся. Это все проделки Олд Стром, мстительной ведьмы, сказал он. Разве ты не читала путеводитель? «Старуха» – так называют по-английски непредсказуемое течение, петляющий безжалостный поток, что бежит меж дюжины островков в Саунде; иногда он превращается в опасный водоворот. Французы называют его «ле шадрон нуар» – черный котел. В девятнадцатом веке в водоворот затянуло несколько китобойных кораблей, а всего год или два назад в воронке исчезла лодка с тремя школьницами, приехавшими сюда на каникулы. Ни девочек, ни лодку так и не нашли.
Сильный порыв ветра ударил меня по левой щеке. Деревья вокруг дома зашептали и закачались, словно переполошившиеся монашки. А затем снова замерли.
– Наверное, не стоит завтра купаться.
Улрик бросил на воду задумчивый взгляд. Иногда он, как и многие пережившие трудные времена, становился необычайно грустен. Его точеное лицо с высокими скулами казалось мне таким же прекрасным, как и в тот день, когда я впервые увидела его, – много лет назад, неподалеку от его дома, в первые годы нацистского правления. Зная, как я планировала провести завтрашний день, он улыбнулся.
– Думаю, проблем с прогулкой на лодке не будет, если мы отправимся другим путем. Чтобы оказаться в опасности, нам придется доплыть почти до горизонта. Вон туда, видишь?
Я посмотрела вдаль, куда он показал: там бурлила вода, темная, с разводами, будто живой мрамор.
– «Старуха» явно разъярилась!
Он обнял меня за плечи. И, как обычно, этот жест меня позабавил и успокоил.
Я уже успела изучить легенды индейцев какатанава. Они считали, что в «Котле» собраны души всех старух, убитых врагами. Почти все племя какатанава изгнали с родовых земель возле Нью-Йорка хауденосауни, народ, известный своим высокомерием, пуританством и эффективной организацией. Женщины племени решали не только в каких войнах им участвовать и кто поведет воинов в бой, но и кто из пленных останется жить, а кого замучают до смерти и съедят. Так что Олд Стром злилась не зря, и особенно от нее доставалось женщинам. Индейцы какатанава называли завоевателей хауденосауни «эрекосе», что означало «гадюки», и пытались избегать их воинов, точно ядовитых змей. Эрекосе (или ирокезы, как их именовали французы) считались викингами Северной Америки – они приносили новые идеи и новое общественное устройство. Жили они благочестиво и к себе относились требовательно, но на войне дрались, как дикари. Как римляне и норманны, они почитали закон превыше собственных интересов. Норманнское общество стояло на принципах развитого феодализма; ирокезы, чуть более демократичные, считали, что все равны перед законом, и при этом безжалостно насаждали его. В тот день я особенно ощутила близость прошлого, когда в романтическом настроении разглядывала берег; мне даже показалось, что я вижу одного из легендарных воинов – с бритой головой и гребнем волос, с боевой раскраской и в набедренной повязке. Разумеется, там никого не было.
Я уже собралась отложить бинокль, когда вдруг заметила какое-то движение и яркое пятно на ближайшем из островов, среди зарослей берез, дубов и сосен, каким-то образом отвоевавших клочок почвы. Даже после полудня над водой стоял легкий туман, и на мгновение мой взгляд затуманился. Ожидая увидеть оленя или, возможно, рыбака, я сфокусировалась на островке и была крайне удивлена. В линзу бинокля попал деревянный дом, обмазанный глиной, вроде тех, что я видела в Исландии, – такие строили еще с одиннадцатого века. Неужели кто-то из ранних поселенцев решил предаться ностальгии? Говорят, первыми переселились в эти места викинги, но строение со множеством окон явно было не настолько древним! Глицинии и плющ показывали, что двухэтажный дом простоял тут довольно долго, черные бревна терялись среди корней старых деревьев и густого мха. При этом он казался ухоженным, но заброшенным, словно владелец редко наведывался сюда. Я спросила Улрика, что он об этом думает. Он взглянул в бинокль и нахмурился.
– Кажется, в путеводителе его нет. – Он подкрутил линзы. – О боже! Ты права! Старый дом! Святые небеса!
Мы оба были заинтригованы.
– Может, это был трактир или гостиница?
Теперь и Улрик, как и я, встревожился. Его худощавое и мускулистое тело просто взлетело со стула. Мне нравилось, когда он сознательно отбрасывал свою природную сдержанность.
– Еще не слишком поздно, можно по-быстрому сплавать туда и все осмотреть! – сказал он. – Тут довольно близко, так что не очень опасно. Хочешь взглянуть на него? Хватит часа, чтобы сплавать туда на каноэ и вернуться.