Элрик: Лунные дороги
Шрифт:
Мне в моем теперешнем настроении осмотр старого дома представился вполне подходящим приключением. И отправиться хотелось прямо сейчас, пока Улрик пребывает в том же расположении духа. Поэтому вскоре мы отчалили с небольшой пристани и, к своему удивлению, обнаружили, что против быстрого прилива плыть довольно легко. Мы оба хорошо управлялись с каноэ и слаженно гребли, быстро приближаясь к таинственному острову. Конечно, из-за наших детей мы не собирались рисковать, особенно если вдруг Котел начнет закипать.
Хотя заметить дом с берега сквозь заросли деревьев было сложно, меня удивило, что мы не увидели его раньше. Наши друзья о нем ничего не говорили. Этнотуризм в те дни еще только зарождался, возможно, поэтому в местных путеводителях дом не упоминался, особенно если им владело частное лицо. И все же я беспокоилась, не вторгнемся ли мы в чужие владения.
Чтобы не попасть в водоворот, мы сначала поплыли на запад и лишь затем повернули к острову – так легкое течение помогло нам поскорее достичь цели. На скалистом острове причалить оказалось негде. Мы могли бы зацепиться за торчащие корни деревьев, выбраться и вытащить лодку, но лишних усилий прилагать не хотелось, поэтому мы обогнули остров и нашли отличную наклонную каменную плиту – она поднималась над водой, как настоящий стапель. Ее окружала узкая полоса гальки.
Мы довольно легко причалили к этой тощей галечной полосе, затем выбрались на плиту. И наконец сквозь осеннюю листву разглядели белые стены и почерневшие дубовые балки. Сзади дом тоже выглядел хорошо, но мы так и не обнаружили доказательств, что там кто-то живет. Отчего-то это место напомнило мне поместье Бек, каким я увидела его впервые, – аккуратное и ухоженное, но при этом естественное.
Однако это место совсем не походило на музей под открытым небом. Это был теплый, живой дом, стены которого заросли мхом и плющом. В окнах вместо стекол – решетки, сплетенные из ивовых ветвей. Дом мог стоять здесь несколько веков. Единственное, что настораживало, так это лес, подступивший прямо к стенам. Никаких признаков культивации, ни заборов, ни плетней, ни лужайки, ни огородика, ни цветника. Заросли старых кустов почти обвили стены и окна, подойти к дому оказалось не так просто – колючие ветви и шипы цеплялись за одежду. Несмотря на всю осязаемость дома, казалось, что ему здесь не место. Из-за этого обстоятельства да еще из-за старинной архитектуры я вдруг заподозрила, что мы имеем дело с чем-то сверхъестественным. Я поделилась своими соображениями с мужем, и его орлиное лицо приобрело выражение необычной для него обеспокоенности.
Словно поняв, какое впечатление на меня производит, Улрик широко и беззаботно улыбнулся. Для меня привычной нормой являлось магическое, для него же – только земное и понятное. Так что он не представлял, что я имею в виду. Вопреки всему своему опыту он сохранил скептичное отношение к сверхъестественному. Я обычно находила объяснения, которые всем нашим друзьям казались странными, поэтому настаивать не стала.
Пока мы продвигались сквозь заросли корней, ветвей и листьев, я не чувствовала ничего зловещего. Но, несмотря на это, вела себя осторожней, чем Улрик. Он рвался вперед, пока мы не подошли к крытой веранде с выкрашенной зеленой краской задней дверью. Когда он поднял руку, чтобы постучать, я краем глаза заметила какое-то движение в верхнем окне; кажется, там мелькнула человеческая фигура.
Я указала на окно, но мы больше ничего там не увидели.
– Наверное, птица пролетела, – предположил Улрик.
На стук никто не отозвался, мы обошли дом кругом и добрались до больших двойных дверей главного входа.
Дубовых, обитых железом дверей.
Улрик усмехнулся.
– Мы же все-таки соседи, – сказал он и достал из кармана жилета кусочек картона цвета слоновой кости. – По крайней мере, можем оставить визитку.
Он дернул старомодный шнур звонка. Внутри прозвенел самый обычный колокольчик. Мы подождали, но никто так и не ответил. Улрик написал пару слов, сунул карточку в отверстие для звонка, и мы шагнули с крыльца. А затем за решеткой окна на первом этаже показалось лицо – и оно смотрело прямо на меня. Я вздрогнула от неожиданности. На миг мне показалось, будто я смотрю на собственное отражение! Может, там за решеткой зеркало?
Но это было не мое лицо. Молодое. Юноша нетерпеливо шевелил губами за решеткой и махал руками в окно, словно звал на помощь. Точно птица, угодившая в клетку, которая трепещет и бьет крыльями.
Я не крадущая сны. Я не могу примирить данное ремесло с совестью, хотя не осуждаю тех, кто честно занимается им. Поэтому я никогда не имела сомнительного удовольствия встречать саму себя в чужих снах. И связанного с этим трепета не испытывала. Юное лицо смотрело не на меня, а на моего мужа; он охнул, когда взгляд его рубиновых глаз столкнулся с такими же алыми глазами юноши. В этот миг в нем заговорила кровь, я это сразу поняла.
Мне вдруг показалось, будто кто-то схватил меня за волосы и потянул. Другая рука ударила меня по щеке. Внезапно подул сильный холодный ветер. Его угрюмый стон перешел в злобное завывание.
Кажется, юный альбинос сказал что-то по-немецки. Он отчаянно жестикулировал, чтобы подчеркнуть свои слова. Но ветер уносил их. Я расслышала лишь одно повторяющееся слово. Кажется, «Вернер». Может, это имя? Юноша выглядел так, точно вышел прямиком из мрачного европейского средневековья. Белые волосы, заплетенные в длинные косы. Простая куртка из оленьей шкуры, лицо измазано чем-то вроде белой глины. Отчаяние в глазах.
Ветер взвыл, заплясал вокруг нас, сгибая деревья, превращая папоротники в злобных гоблинов. Улрик машинально обнял меня, и мы пошли назад к берегу. Руки его заледенели. Он по-настоящему испугался.
Ветер гнался за нами. Нас окружали согнутые и искореженные кусты. Мы будто каким-то образом оказались в самом центре урагана. Ветки ломало, листья сбивались в рваные кучи. Но мы думали лишь о лице, которое увидели в окне.
– Кто это? – спросила я. – Ты узнал мальчика?
– Не знаю, – странно и отрешенно ответил Улрик. – Не знаю. Подумал, что это мой брат… но он слишком молод, и кроме того…
Все его братья погибли во время Первой мировой. Как и я, он заметил сильное фамильное сходство. Я ощущала, как он дрожит. Затем Улрик справился с собой. Но, хотя прекрасно владел собой, он чего-то испугался, возможно, даже самого себя. Облако скрыло утопающее солнце.
– Что он сказал, Улрик?
– «Фурн»? Я не знаю этого слова.
Он выдохнул еще пару бессмысленных объяснений о злой шутке закатного солнца и почти грубо протащил меня сквозь лесные заросли, пока мы не добрались до берега, где оставили каноэ. Бурный ветер нагнал туч со всех сторон, и их черная масса нависла над нами. На мое лицо упали капли дождя. Ветер поднял волны, вода почти покрыла узкую полоску берега. Нам повезло, что мы вовремя вернулись. Улрик практически швырнул меня в лодку, мы оттолкнулись от берега и налегли на весла, направляя каноэ во тьму. Но «Старуха» окрепла, бросая нас обратно к берегу. Казалось, ветер обладал разумом и сознательно мешал нам, поддувая сначала с одной стороны, затем с другой. Это было неестественно. И я инстинктивно прониклась к нему ненавистью.
Какие же мы безответственные идиоты! Я не могла думать ни о чем, кроме наших детей. Соленая вода обдавала кожу холодом. Весло цеплялось за водоросли, в воздухе вдруг разлился мерзкий запах. Я оглянулась через плечо. Ветер, казалось, совсем не потревожил лес, но тот наполнился каким-то призрачным движением, удлинившиеся в закатном свете и воздушной дымке тени преследовали нас, словно сквозь деревья пробирались великаны. Может быть, они охотились за юношей с растрепанными молочными косами, который бежал к воде, чтобы догнать нас?