Эм + Эш. Книга 1
Шрифт:
После вокзала отец заскочил буквально на пару часов принять душ, побриться, переодеться.
— Ты куда? — удивился я. — Сегодня же воскресенье.
— Да… мне тут нужно… в общем, дела… — замялся отец. А потом ушёл, только напоследок пожелал ничего не вытворять. Полдня я проваландался без дела, не зная, куда себя приткнуть. Потом плюнул на всё и пошёл к Белому. А обитал Белый в самом захолустном районе — Юбилейном. А это частный сектор — то есть полчаса по грязи и лужам. Но дома сидеть и гонять одни и те же мысли сил уже не было.
Белого я поймал буквально у калитки. Тоже куда-то навострил лыжи, но позвал с собой. Ну а мне делать всё равно было нечего, так что я даже спрашивать не стал куда, к кому, зачем.
— Ну ты, Эш, отжёг
Я неопределённо хмыкнул.
— А как теперь с Иркой будешь? — не отставал он.
— А-а, пока не знаю.
Мы дошли до конца улицы и остановились перед стальными воротами, за которыми виднелся основательный такой, кирпичный дом с мансардой. В сравнении с остальными — просто дворец.
— Что за буржуи тут живут? — поинтересовался я.
— Ты не знаешь? — удивился Белый. — Куликовы. Цыгане.
— А нафиг нам цыгане?
Кочуют табором, крадут коней, и не только коней, скандалят, пристают погадать и задорно пляшут — вот, собственно, и всё, что я знал о цыганах. Поэтому недоумевал, какие у Белого с ними дела. А оказалось Белый брал у них дурь. Не тяжёлую, а так, посмолить косячок.
— Они не только планом банчат, но и герычем, — сообщил Белый.
— Буду знать, — кивнул я, и мы оба заржали, как те самые цыганские кони.
— К Гуле пойдём, — сказал Белый, — у него мамка на дежурстве.
Гулевский жил от меня в соседнем дворе. У него мы и зависли до полуночи. Вообще, я не сильно люблю курить. Могу при случае и за компанию, но редко и без энтузиазма. А накуривался я и того реже. Вообще всего раз, ещё в Железногорске. Белый и раньше предлагал неоднократно, но я как-то не рвался, отказывался, а тут решил, что неплохо будет немного расслабиться.
Сначала ничего не ощущал, Белый с Гулей, очевидно, тоже. Разве что лень навалилась, но это не так уж и необычно. Но потом Гуля включил телевизор, а там шло какое-то русское кино и вроде вовсе не смешное, но нас вдруг прибило на дикий, неуправляемый хохот. Мы аж в какой-то момент повалились с дивана на пол и всё равно не могли успокоиться. Потом даже страшно стало, что никогда не смогу остановиться, пока, наверное, не лопну. Ещё и сердце молотило бешено. Короче, эта истерика напополам с паникой длилась не меньше часа, а по ощущениям — все пять. Но и когда, вроде, успокоились, нет-нет да как опять накатит приход и начиналось всё заново, только не так продолжительно. Затем я сунул голову под холодную воду, это малость отрезвило. В общем, еле ноги оттуда унёс. И хотя до дома идти каких-нибудь пять минут, я еле добрался, еле нашёл свой двор. К тому же, мне вдруг стало казаться, что земля и асфальт подо мной прогибаются и пружинят как резиновые. Вроде батута. Я даже решил попробовать — вдруг получится высоко подпрыгнуть, но не дали. Как из-под земли — я аж вздрогнул — возник вдруг отец, схватил меня за локоть и как мелкого потащил домой. По дороге матерился, а уже дома затеял суету: заглядывал в глаза, трепал, дёргал, шлёпал по щекам, требовал от меня что-то не то сказать, не то сделать. Мурыжил меня, пока я не вырубился.
Разбудил меня отец ни свет ни заря, чтобы успеть до работы двинуть мне лекцию о вреде каннабиса.
— Да всё я знаю, пап, это вышло случайно. Больше не буду.
«Больше не буду» — золотые слова. Действуют на моих родителей безотказно. Хотя вот сейчас я всерьёз больше не собирался. Я хотел отвлечься от своих мыслей — я отвлёкся. Всё.
Отец с чувством выполненного долга отчалил на работу, а я поел как следует и потопал в школу. А там только и разговоров было, что обо мне, Ирке и Майер. Девки таращились и хихикали. Пацаны выпытывали: как оно? Я отшучивался. Только Борька Горяшин молча пытался убить меня взглядом. Даже не стал утром стоять с нами на крыльце. Его претензии я понимаю и не понимаю. Да, ему наверное неприятно, но я, что ли, виноват, если у него за столько времени духу не хватило к ней подойти? И вообще, он сейчас всё время с Тимашевской
Пока стояли на крыльце перед уроками и на переменах, постоянно ловил себя на том, что рыскаю в толпе глазами — её высматриваю. Вообще-то, я и хотел, и не хотел увидеть Майер. Почему хотел — не знаю, хотел и всё. А не хотел — потому что не знал, как себя с ней вести. Надо что-то сказать или пусть всё идёт само по себе? Или всё-таки стоит поговорить? Но если стоит, то что сказать? Я ведь не хочу, чтоб пацаны подумали, что я на неё запал. Обсмеют ведь, сволочи. А уж кого я точно не хотел видеть — так это Ирку. Но конечно же, раз пять встретил. Но она, слава богу, делала вид, что меня не замечает.
Первым у нас была алгебра на третьем этаже, потом физика — на втором. У Майер, наоборот. Я прикинул, что если немного подзадержусь после урока, то может, столкнусь с ней в коридоре, когда её класс пойдёт на химию — это как раз кабинет напротив. Но Аннушка была сегодня не в духе и сама нас задержала, а отпустила только минут за пять до звонка. Майер я заметил не сразу — перед химией толпился народ, а она стояла чуть поодаль спиной ко мне со своими подружками. Я думал, что они просто болтают, но там, оказалось, такие шли разборки! И как я понял, из-за меня. Видать, не одну Ирку расстроило, что мы целовались. Мне вдруг захотелось подойти к ней сзади и поцеловать её ещё раз. Ну хотя бы в щёку. Чтобы девок ещё больше распёрло. Но тут её бешеная подружка завопила:
— Ой, да ты сама сто раз говорила, что Шаламов тебе по барабану!
А Майер на это ничего не ответила. Смолчала. Вот, значит, как. По барабану. Ясно.
— Девки щас из-за тебя подерутся, — оскалился Белый. — Бабский махач — это жесть! Я бы позырил.
Я молча прошёл мимо них, но услышал за спиной, как выступила ещё одна:
— Да отвяжись ты от неё. Нужен ей твой Шаламов, кумир тупых малолеток. Он сам к ней приставал, если ты не видела. Эм, бедная, уже не знает, куда от него прятаться.
Ну может, и приставал, только что-то я не заметил, чтобы она была сильно против. Я так распсиховался, что со злости вломил чирка пацану из девятого, который пробегал мимо и толкнул меня. Да пошла эта Майер лесом!
Я не хотел совсем уж рвать с Иркой. Наоборот, хотел с ней помириться, зависать с ней в школе на всех переменах назло Майер. Пусть видит, что мне на неё плевать. Что мне на неё тоже по барабану. Но Ирка стала бесить неимоверно, а Майер — как пропала. Во вторник ни разу её не встретил, в среду — тоже. В четверг даже заглянул на перемене в их класс, типа мне с Лёхой Назаровым нужно кое-о-чём перетереть. Её не было. В пятницу уже не выдержал и спросил Лёху в лоб:
— Майер, что, в школу не ходит?
— Угу, — говорит, — заболела вроде.
Раз сто себе сказал, что мне пофиг. А, нет, как там? По барабану!
И всё равно как будто внутри всё скручивает. В школе ещё как-то держусь, отвлекаюсь, а потом… думать ни о чём не могу. Как идиот сижу в своей комнате, валяюсь на кровати, слушаю звуки за стеной. Хоть бы раз спела, что ли.
Зато отец как с цепи сорвался. Первые дня три приходил с работы к полуночи, в четверг вообще не явился. Правда, позвонил, наплёл что-то, как будто я ничего не понимаю. Тем более эта история регулярно повторяется. Как только он сплавляет мать на курорт, у него тут же возникает масса ночной работы. Один раз, ещё в Железногорске, я даже встретил эту «работу». Обычная тётка, может, чуть моложе матери. Тогда я страшно расстроился. Орал на него, грозился, что всё маме расскажу. Малой ещё тогда был, наивный. Отец дал денег или что-то купил мне, не помню, и пообещал, что как только мама вернётся, тётка навсегда исчезнет с горизонта. «Это просто разрядка, — лепетал он, — а так я нашу маму люблю. Но чтобы старенькое не приедалось, надо иногда разбавлять его чем-то новеньким, чуть-чуть. И потом, если ты маме расскажешь, то нам придётся развестись. Разве ты этого хочешь?». Конечно, я этого не хотел!