Эмблема предателя
Шрифт:
– Можно узнать, куда это ты подевалась, черт тебя подери?
Барон устал и был зол, края его визитки помялись, усы топорщились, а монокль болтался. Прошел час с тех пор, как ушли Илзе и Пауль, а вечеринка всё продолжалась. Он готов был раздвоиться, чтобы успеть попрощаться со всеми гостями до последнего.
И лишь тогда барон пошел на поиски жены. Он обнаружил ее сидящей на стуле, который она лично поставила в коридор четвертого этажа, где несла караул у закрытой двери комнаты Эдуарда.
– Завтра ты позвонишь судье, - холодно и бесстрастно сказала Брунхильда.
– Скажем, что нашли его, когда принесли завтрак. Это будет не настолько скандально. Возможно, никто и не узнает.
Отто кивнул и убрал пальцы с дверной ручки. Он так и не осмелился войти и никогда не осмелится. Даже после того, как со стен и пола стерли следы трагедии.
– Судья - мой должник, так что думаю, что смогу это уладить. Но мне интересно, кто дал ему оружие. Он не смог бы достать его в одиночку.
Когда Брунхильда рассказала ему, что сделал Пауль и как она в ответ выгнала Райнеров, барон рассвирепел.
– Ты хоть понимаешь, что наделала?
– В этом доме они для нас угроза, Отто.
– Или ты забыла, что поставлено на карту? Ради чего я, по-твоему, терпел их в своем доме столько лет?
– Чтобы заглушить и успокоить свою совесть, - ответила Брунхильда с горечью, что все эти годы копилась в ее душе и теперь готова была выплеснуться наружу.
Отто даже и не подумал ничего отрицать, ибо это была правда.
– Не только поэтому, - ответил он.
– Эдуард говорил с твоим племянником, - сказала Брунхильда.
– О боже! И ты знаешь, что он ему рассказал?
– Не имеет значения. После того, как они ушли сегодня вечером, они превратились в подозреваемых, хотя завтра мы и не станем на них заявлять. Они не осмелятся заговорить, да и доказательств у них нет. Мальчишка не мог ничего выяснить.
– Думаешь, меня беспокоит, что откроется правда? Для этого придется найти Кловиса Нагеля. А Нагель уже давно не живет в Германии. Но это всё равно не решает нашу проблему. Только твоя сестра знает, где письмо Ханса Райнера.
– Ну так следи за ними. С разумной дистанции.
Отто на мгновение задумался.
– У меня есть для этого подходящий человек, - произнес он наконец.
Этот разговор слышал еще один человек, который прятался в темном углу коридора. Он слышал всё, хотя ничего и не понял. Когда же чета Шрёдеров наконец удалилась в свою супружескую спальню, он проскользнул в комнату Эдуарда.
При виде того, что находилось внутри, он упал на колени. Когда же он встал, то даже те остатки невинности, которые не удалось выжечь его матери, те частички души, которую еще за все эти годы не заразила ненависть и зависть к двоюродному брату, были мертвы и превратились в пепел.
Он убьет за это Пауля Райнера.
Теперь он - наследник. Теперь он будет бароном.
Он не мог разобраться, какая из этих двух противоречивых мыслей кажется ему более возбуждающей.
9
Пауль Райнер дрожал под мелким майским дождем. Мать больше уже не тащила его за собой, он шел рядом по кварталу Швабинг, где обитала богема - сердцу Мюнхена, тому месту, где воры и поэты до самой зари делили таверны с художниками и проститутками. Однако Пуаль с матерью обнаружили лишь немногие двери открытыми и не вошли ни в одну, потому что не имели ни пфеннинга.
– Спрячемся в этом подъезде, - сказал Пауль.
– Опять придет сторож и вышвырнет нас на улицу, как и в прошлые три раза.
– Мы не можем оставаться здесь, мама. Ты подхватишь пневмонию.
Оба втиснулись на узкое крыльцо здания, которое знавало лучшие времена. По крайней мере, этот выступ на фасаде защищал их от дождя, намочившего пустынные тротуары и неровные булыжники мостовой. Скудный свет фонарей отбрасывал на поверхность мокрых улиц странные тени, таких Пауль в жизни своей не видывал.
В страхе он еще теснее прижался к матери.
– Ты же по-прежнему носишь отцовские часы, ведь так?
– Да, - признался Пауль, немного испуганно.
За последний час она задавала этот вопрос уже трижды. Илзе была вымотана и словно потухла, будто на усилие, с которым она дала сыну пощечину и увела его по переулкам, подальше от особняка фон Шрёдеров, она растратила тот резерв энергии, о существовании которого даже не предполагала, но теперь потеряла навсегда. Ее глаза запали, а руки дрожали.
– Завтра мы их заложим, и всё будет хорошо, - заверила она.
На самом деле часы не представляли особой ценности, они даже не были золотыми. Пауль подумал, что вырученных за них денег хватит разве что на одну ночь в пансионе; ну, в лучшем случае, еще и на горячий ужин.
– Чудесный план, - выдавил он.
– Прежде всего нам нужно найти крышу над головой, а потом я собираюсь снова устроиться на пороховой завод.
– Но, мама... Порохового завода больше нет. Его расформировали, как только закончилась война.
"И ты сама мне об этом рассказывала", - добавил про себя Пауль, теперь по-настоящему обеспокоенный.
– Скоро солнце взойдет, - сказала мать.
Пауль не ответил. Он наклонил голову и сделал несколько быстрых и уверенных шагов, чтобы успокоиться. Он хотел лишь дать себе отсрочку, чтобы на несколько мгновений прикрыть глаза.
Я так устал... И не понимаю, что произошло ночью. А она вела себя так странно... возможно, она говорила правду.
– Мама, ты знаешь, что случилось с папой?