Эмблема предателя
Шрифт:
Илзе на несколько мгновений пробудилась из летаргического сна. В глубине ее глаз зажегся огонек, словно усталое дуновение ветра разожгло последнюю искру давно угасшего костра. Она взяла Пауля за подбородок и с нежностью провела рукой по его лицу.
– Пауль, я тебя очень прошу. Забудь обо всём, что ты слышал сегодня вечером. Твой отец был хорошим человеком и трагически погиб при кораблекрушении. Обещай мне, что ты не будешь лезть в это дело и не станешь докапываться до истины, которой всё равно не найдешь, потому что я не могу потерять еще и тебя. Ты - единственное, что у меня осталось. Мой крошка Пауль.
Первые проблески зари удлинили тени
– Обещай мне, - настаивала она, и голос ее звучал все тише.
Пауль засомневался, прежде чем ответить.
– Обещаю, - сказал он наконец.
10
– Тпру!
Повозка угольщика со скрипом остановилась на Райнштрассе. Пара лошадей нетерпеливо били копытами по мостовой, их глаза были прикрыты шорами, а крупы почернели от пота и угольной пыли. Угольщик спрыгнул на землю и рассеянно провел рукой по боковине повозки, на которой краской было выведено его имя - "Клаус Граф", хотя разобрать можно было только первые две буквы.
– Наведи здесь порядок, Вилли! Я люблю, когда клиенты знают, кто им поставляет сырье, - почти добродушно произнес угольщик.
Мужчина, сидевший рядом с ним на облучке, снял шляпу, вынул тряпку, на которой еще оставались остатки цвета, и насвистывая принялся оттирать дерево. Это была его единственная манера изъясняться, так как он был нем. Мелодия была тихой и стремительной, а мужчина казался довольным.
Момент был подходящим.
Пауль шел за ними всё утро с тех пор, как они выехали из каретного сарая в Лехеле, принадлежавшего Графу. Мальчик наблюдал за ними со вчерашнего дня и понял, что у него больше шансов получить работу у угольщика ближе к часу дня, во время полуденного перерыва. Мужчины расправились с огромными бутербродами и выпили по паре литров пива. Они уже забыли об утренней раздражительности, когда с росой ожидали у повозки, пока откроется угольный склад, но еще были далеки от вечерней вспыльчивой усталости, с которой молча поглощали последнюю порцию пива в таверне, находившейся неподалеку от последнего дома, куда они поставляли уголь, от которого першило в горле.
"Если не удастся, да поможет нам Господь", - подумал отчаявшийся Пауль.
Вот уже два дня он безуспешно искал работу, и за эти дни у них почти и крошки во рту не было. Денег, полученных за часы, которые они заложили, хватило на две ночи в пансионе и завтрак, состоявший из хлеба и пива. Мать тоже упорно искала работу, обращаясь в самые разные места, но вскоре обнаружила, что в эти времена куда-нибудь устроиться было настоящей утопией. Сейчас женщин увольняли отовсюду; даже те, у которых во время войны была работа, теперь ее лишились, как только с фронта вернулись мужчины. Впрочем, работодатели были от этого отнюдь не в восторге.
– Черт бы побрал это правительство вместе с их принципами!
– бросил булочник, в чью пекарню она заглянула в поисках невозможного.
– В последние месяцы нас вынудили нанять этих ветеранов, хотя женщины работали ничуть не хуже и обходились намного дешевле.
– Вы сказали, женщины работали ничуть не хуже мужчин?
– спросил Пауль вызывающим тоном. Он был явно не в духе. Его желудок урчал от голода, а запах горячего хлеба щекотал нервы.
– Некоторые даже лучше. У меня была одна работница, которая как никто другой управлялась с тестом.
– Тогда почему им меньше платили?
– Что ж, парень, это очевидно, - ответил пожимая плечами булочник.
– Они ведь женщины.
Тут не было никакой логики, Пауль не в состоянии был этого понять, хотя его мать, как и остальные работники булочной, кивнула.
– Поймешь, когда повзрослеешь, - сказал один из работников, когда они уходили. И все расхохотались за их спиной.
Паулю повезло не больше. После того, как он спрашивал, нет ли для него работы, первым делом ему задавали вопрос - не ветеран ли он войны. Столкнувшись за несколько часов со множеством разочарований, он решил подойти к проблеме более рационально. Доверившись судьбе, он последовал за угольщиком, чтобы изучить его и найти наилучший способ. Им удалось переночевать в пансионе и третью ночь, дав обещание заплатить на следующий день, хозяйка сжалилась над ними.
Она даже дала им тарелку густого супа с плавающими в нем маленькими кусочками картошки и ломоть черного хлеба.
И вот Пауль пересекал Райнштрассе. Это было шумное и веселое место, со множеством лоточников, продавцов газет и точильщиков, которые громко пытались навязать свои коробки спичек, последние новости или преимущества остро наточенных ножниц. Исходящий из булочных аромат смешивался с запахом навоза, поскольку в Швабинге лошадей было больше, чем машин.
Пауль воспользовался тем, что помощник угольщика отправился искать привратника, чтобы тот открыл дверь в подвал. А в это время угольщик готовил огромные корзины, в которых транспортировал свой товар.
"Может, в одиночестве он будет более любезным. Люди ведут себя с незнакомцами по-другому в присутствии подчиненных", - думал Пауль по дороге.
– Добрый вечер.
– Какое дело привело тебя сюда, парень?
– Мне нужна работа.
– Ступай, парень. Мне никто не нужен.
– Я сильный и мог бы быстро помочь вам разгрузить повозку.
Угольщик наконец-то удостоил Пауля взглядом и осмотрел с головы до ног. Тот по-прежнему был в черных брюках, белой рубашке и жилете и выглядел как официант. По сравнению с дородным и располневшим человеком, стоящим напротив, Пауль чувствовал себя слабаком.
– Сколько тебе лет, парень?
– Семнадцать, - соврал Пауль.
– Даже моя тетушка Берта, которая совсем не умела определять возраст, бедняжка, не дала бы тебе больше пятнадцати. К тому же ты вон какой хилый. Ступай!
– 22 мая мне исполнится шестнадцать, - обиженно ответил Пауль.
– В любом случае, ты мне не подходишь.
– Я прекрасно могу носить корзины с углем.
С этими словами он проворно взобрался на повозку, схватил лопату и наполнил доверху одну из корзин. Затем, стараясь не показать, каких усилий ему это стоит, погрузил свою ношу на плечо. Пятидесятикилограммовый груз нестерпимо давил ему на плечи, казалось, почки вот-вот не выдержат, однако он нашел в себе силы улыбнуться.
– Видите?
– сказал он, собрав всю силу волю, чтобы ноги не подогнулись.
– Мальчик, для того, чтобы поднять эту корзину, большого ума не надо, - сказал угольщик, невозмутимо вытягивая из кармана пачку табака и набивая им свою трубку.
– Моя старая тетушка Лотта такую корзину поднимала запросто, причем не устраивая вокруг этого такой суеты. Она несла ее по мокрым скользким ступеням с изяществом танцовщицы кабаре. В подвалах, куда мы спускаемся, почти не бывает света, поскольку домовладельцам плевать, если кто-то из нас свернет шею. Быть может, ты сможешь донести одну корзину, ну, две... Но на третий раз...