Эмблема предателя
Шрифт:
Он поднялся и направился умыться в уборную в глубине сарая. Там обнаружилось лишь затянутое паутиной ведро под краном и старое потрескавшееся зеркало.
Пауль осторожно взглянул на свое отражение. Вся верхняя половина тела и руки были полностью забинтованы. В левом боку через белую ткань проступила кровь.
– У тебя жуткие раны. Ты так кричал, когда я приложил антисептик, - сказал Манфред, приблизившись к двери.
– Ничего не помню.
– А кто этот покойник?
– Человек, который похитил Алису.
– Юлиан, сейчас же брось нож!
– крикнул
– Мне жаль, что ему пришлось увидеть труп.
– Он очень храбрый мальчик. Всё то время, что я зашивал раны, он держал тебя за руку, хотя могу поклясться, что выглядело это ужасно. Ведь я инженер, а не врач.
Пауль тряхнул головой, пытаясь прийти в себя.
– Тебе придется сходить за сульфамидом. Кстати, который час?
– Семь часов утра.
– У нас еще есть время, чтобы отдохнуть. Сегодня ночью мы отправимся за твоей сестрой.
– Где она?
– В Дахау.
Манфред вытаращил глаза и сглотнул, прежде чем ответить.
– Ты знаешь, что такое Дахау, Пауль?
– Один из тех концентрационных лагерей, куда нацисты заключают своих политических противников. По сути - тюрьма под открытым небом.
– Я вижу, давно ты не был в Германии, - ответил Манфред, качая головой.
– Официально считается, что эти места - чудесные летние лагеря для строптивых и недисциплинированных детей. Если же прислушаться к тем немногим честным журналистам, которым довелось там побывать, то окажется, что такие местечки вроде Дахау - настоящий ад в миниатюре. Никому еще не удавалось оттуда сбежать.
– Алиса и не сбежит.
Пауль в нескольких штрихах очертил свой план. Это был всего десяток предложений, но когда он закончил, Манфред занервничал еще больше прежнего.
– Куча всего может пойти не так.
– А может и сработать.
– А может взойти зеленая луна.
– Ты хочешь спасти сестру или нет?
Манфред посмотрел на Юлиана, который забрался в повозку и бил мячом о борта.
– Полагаю, что да, - вздохнул он.
– Тогда давай немного отдохнем. Когда проснешься, ты поможешь мне убить Пауля Райнера.
Через несколько минут, увидев, как Манфред с Юлианом растянулись на полу, пытаясь поспать, Пауль вдруг осознал, насколько устал. Но прежде чем заснуть, ему еще нужно было кое-что сделать.
На другом конце сарая на гвозде висело письмо его матери.
Паулю снова пришлось перешагнуть через тело Юргена, и теперь это оказалось более тяжким испытанием. Он смотрел на брата несколько долгих минут - на его запавший глаз, разливающуюся по коже бледность, в то время как кровь скопилась внизу, симметрия тела нарушилась, поскольку нож торчал из живота под косым углом. Несмотря на то, что всю жизнь этот человек причинял ему лишь страдания, Пауль почувствовал к нему глубокую жалость.
"Всё должно было случиться не так", - подумал он, решившись, наконец, пройти через ту сгустившуюся из воздуха стену, которая, казалось, образовалась над трупом.
Очень аккуратно он снял с гвоздя письмо.
Усталость подействовала на его нервы словно целительный бальзам, но его всё равно захватили чувства.
57
"Дорогой сын!
Даже не знаю, с чего и начать. Честно говоря, я уже неоднократно пыталась написать тебе правду, но всякий раз бросала. А в последнее время я всё чаще беру в руки карандаш, чтобы написать тебе, а потом, дождавшись, когда ты уйдешь из дома, сжигаю письмо и выбрасываю в окно пепел. Но всё же я должна попытаться рассказать правду.
Итак, твой отец. Когда ты был маленьким, ты без конца расспрашивал меня о нем. Я всякий раз одергивала тебя или просто молчала, потому что боялась. В то время наша с тобой жизнь полностью зависела от милости фон Шрёдеров, а я была слишком слаба, чтобы пытаться найти что-то взамен. Если бы только... Но нет, не слушай меня. Я столько раз в своей жизни повторяла эту фразу, что уже устала сожалеть о своих ошибках.
Как и тебе в конце концов надоело расспрашивать об отце. В чем-то это повлияло на меня даже больше, чем твое безудержное любопытство в детские годы, ибо я знаю, что ты по-прежнему одержим мыслями о нем. Я знаю, сколько бессонных ночей ты провел, размышляя об этом, и что нет в твоем сердце сильнее желания, чем узнать, что же с ним случилось.
Поэтому я и молчала. Порой мне кажется, что моя голова полна туманам, а иногда я теряю счет времени и сама не понимаю, где нахожусь, и лишь молю Бога, чтобы во время одного из этих провалов памяти случайно не проговориться. Когда же я пребываю в здравом уме, я боюсь лишь одного: что однажды всё раскроется, и ты побежишь сводить счеты с людьми, убившими Ханса.
Да, Пауль, твой отец не погиб при кораблекрушении, как мы тебе сказали, ты ведь и сам догадался об этом незадолго до того, как нас с тобой выгнали из баронского особняка. Тем не менее, он вполне заслуживал именно такой участи.
Ханс Райнер родился в Гамбурге в 1876 году, но его семья переехала в Мюнхен, когда он был еще ребенком. Он очень любил оба города, однако настоящей его страстью стало море.
Он был весьма целеустремленным человеком. Решил, что станет капитаном, и добился этого. Он уже был капитаном, когда мы с ним познакомились на одном из балов в начале века. Я не помню точно, когда это было, но думаю, что где-то в конце 1902 года, хотя и не уверена. Он пригласил меня на танец, и я согласилась. Помню, что это был вальс. Еще до конца танца я безумно в него влюбилась.
Возвращаясь из своих походов, он ухаживал за мной и даже переехал в Мюнхен, чтобы доставить мне удовольствие, хотя при его профессии это было не слишком удобно. Тот день, когда он вошел в дом моих родителей, чтобы просить моей руки у твоего дедушки, был самым счастливым в моей жизни. Мой отец был человеком дружелюбным и добродушным, но в тот день стал серьезным и даже уронил слезу. Как жаль, что ты его не знал, тебе бы он понравился.
Отец заявил, что собирается устроить прием, чтобы по всем правилам отпраздновать нашу помолвку: с гостями, танцами и роскошным банкетом.