Эмигранты. Поэзия русского зарубежья

Бунин Иван Алексеевич

«Леты подводный свет…»

Леты подводный свет, Красного сердца риф. Застолбенел ланцет, Певчее горло вскрыв: Не раскаленность жерл, Не распаленность скверн — Нерастворенный перл В горечи певчих горл. Горе горе! Граним, Плавим и мрем — вотще. Ибо нерастворим В голосовом луче Жемчуг…

Железом в хрип, Тысячей пил и свёрл — Неизвлеченный шип В горечи певчих горл. 11 августа 1922

«Это пеплы сокровищ…»

Это пеплы сокровищ: Утрат, обид. Это пеплы, пред коими В прах — гранит. Голубь голый и светлый, Не живущий четой. Соломоновы пеплы Над великой тщетой. Беззакатного времени Грозный мел. Значит Бог в мои двери — Раз дом сгорел! Не удушенный в хламе, Снам и дням господин, Как отвесное пламя Дух — из ранних седин! И не вы меня предали, Годы, в тыл! Эта седость — победа Бессмертных сил. 27 сентября 1922

«Спаси Господи, дым!..»

Спаси Господи, дым! — Дым-то, Бог с ним! А главное — сырость! С тем же страхом, с каким Переезжают с квартиры: С той же лампою-вплоть,— Лампой нищенств, студенчеств, окраин. Хоть бы деревце хоть Для детей! — И каков-то хозяин? И не слишком ли строг Тот, в монистах, в монетах, в туманах, Непреклонный как рок Перед судорогою карманов. И каков-то сосед? Хорошо б холостой, да потише! Тоже сладости нет В том-то, в старом — да наминадышан Дом, пропитан насквозь! Нашейзатхлости запах! Как с ватой В ухе — спелось, сжилось! Не чужими: своими захватан! Стар-то стар, сгнил-то сгнил, А всё мил… А уж тут: номера ведь! Как рождаются в мир Я не знаю: но такумирают. 30 сентября 1922

Хвала богатым

И засим, упредив заране, Что меж мной и тобою — мили! Что себя причисляю к рвани, Что честно мое место в мире: Под колесами всех излишеств: Стол уродов, калек, горбатых… И засим, с колокольной крыши Объявляю: люблюбогатых! За их корень, гнилой и шаткий, С колыбели растящий рану, За растерянную повадку Из кармана и вновь к карману. За тишайшую просьбу уст их, Исполняемую как окрик. И за то, что их в рай не впустят, И за то, что в глаза не смотрят. За их тайны — всегда с нарочным! За их страсти — всегда с рассыльным! За навязанные им ночи, (И целуют и пьют насильно!) И за то, что в учетах, в скуках, В позолотах, в зевотах, в ватах, Вот меня, наглеца, не купят — Подтверждаю: люблюбогатых! А еще, несмотря на бритость, Сытость, питость (моргну — и трачу!), За какую-то — вдруг — побитость, За какой-то их взгляд собачий Сомневающийся… — не стержень ли к нулям? Не шалят ли гири? И за то, что меж всех отверженств Нет — такого сиротства в мире! Есть такая дурная басня: Как верблюды в иглу пролезли. …За их взгляд, изумленный на-смерть, Извиняющийся в болезни, Как в банкротстве… «Ссудил бы… Рад бы — Да…» За тихое, с уст зажатых: «По каратам считал, я — брат был…» Присягаю: люблюбогатых! 30 сентября 1922

Рассвет на рельсах

Покамест день не встал С его страстями стравленными, Из сырости и шпал Россию восстанавливаю. Из сырости — и свай, Из сырости — и серости. Покамест день не встал И не вмешался стрелочник. Туман еще щадит, Еще в холмы запахнутый Спит ломовой гранит, Полей не видно шахматных… Из сырости — и стай… Еще вестями шалыми Лжет вороная сталь — Еще Москва за шпалами! Так, под упорством глаз — Владением бесплотнейшим Какая разлилась Россия — в три полотнища! И — шире раскручу! Невидимыми рельсами По сырости пущу Вагоны с погорельцами: С пропавшими навек Для Бога и людей! (Знак: сорок человек И восемь лошадей.)