Эмиль Гилельс. За гранью мифа
Шрифт:
Такому любителю музыки — его знаниям и заинтересованности — могут позавидовать многие и многие профессионалы. Думаю, само существование увлеченных слушателей, сознание того, что они есть, поддерживало Гилельса, придавало силы…
Еще в 1946 году Гилельсу торжественно присваивается Сталинская премия (ставшая потом Государственной). «Курировал» такое деяние, конечно же, Сам. Положенные по штату статьи, портреты, радиопередачи возникли, как по щучьему велению. Популярность Гилельса — и без того имеющая место быть — ширится, он «участвует» даже в таком фильме, как… «Кубанские казаки». Это был нашумевший фильм; каждый его кадр пышет неизбывным счастьем.
Попробую довериться памяти и восстановить интересующую нас сцену. Герой картины и его спутница приходят
Однажды мне попалось ходившее по рукам в списках — редкость по тем временам! — анонимное сочинение довольно больших размеров. Это была поэма об Одессе — различных сторонах ее жизни и ее знаменитых уроженцах. Написана она была на чудовищном жаргоне, что и составляло, скорее всего, львиную долю ее успеха, учитывая привычный безлико-суконный язык иных поэтических опусов. Взрослые хохотали до слез. Я немедленно переписал целиком, хранил, но потом она куда-то запропастилась. Сейчас помню только четыре строчки о Гилельсе, поскольку он как никто занимал мое воображение. К ужасу любителей углубленно-серьезных монографий, привожу их здесь:
Эмиля Гилельса! Но кто ж его не знает! Его у нас дразнили Милька Рыж! Теперь он за Одессу забывает, И помнит только Лондон и Париж.Поэма так и называлась: «За Одессу».
Потом шло:
А Додик Ойстрах! Чтоб он был здоров!Что дальше — не помню.
Стали входить в моду так называемые дружеские шаржи — и Гилельс с неизбежностью сделался их мишенью. Это — карикатура, а под ней, чаще всего, четверостишие. Одно такое создание, напечатанное в юмористической книге, могу воспроизвести, но только частично — две последние строчки, а две первые стерлись в памяти.
— И едут не для всех Эмилей За сотни верст, за сотни милей.Здесь обыгрывается тот факт, что за Гилельсом слушатели иногда ездили в другие города, лишь бы его услышать. О Гилельсе пишут в центральной и периферийной печати, и повсюду — в самой «верхней тесситуре».
Однако в специальных музыкальных изданиях еще продолжалась упорная борьба… с виртуозничаньем, а также с его страшными осложнениями — вы, читатель, может быть, и забыли об этом недуге?! Правда, борьба уже не та — затухающая, теряющая прежний пыл; все чаще отмечаются большие успехи Гилельса в этом направлении, как, впрочем, и во всех других тоже.
В 1954 году Гилельс становится Народным артистом СССР. Всегда у него так — и звания, и поездки за границу, а у других… Ну, ладно.
Едва возвратившись из поездки в Америку, Гилельс осуществляет грандиозный проект: цикл из пяти концертов Бетховена. Никакого отдыха, сроки — сжаты, несмотря на то, что второй, четвертый и пятый концерты он никогда раньше не играл и только что выучил. По желанию Гилельса, как мы знаем, концерты Бетховена исполнялись вместе с четырьмя симфониями Брамса, и дирижировал Курт Зандерлинг.
Все удалось на славу.
Сдержанный Дмитрий Шостакович в письме к Гилельсу признавался, советуя ему в некоторых местах играть тише, чтобы не «покрывать» солирующие инструменты оркестра: «Для изъявления моих восторгов у меня не хватает слов, и поэтому письмо прекращаю. Одно могу сказать, что Бетховенско-Брамсовский цикл в Вашем и Зандерлинга
Резонанс гилельсовских выступлений — широчайший; не заставили себя ждать и развернутые статьи, и лаконичные отклики.
Тридцать лет спустя после бетховенского «дебюта» Гилельса Л. Гаккель дал ему, как принято говорить сегодня, адекватную оценку. Цитата сейчас последует, но попрошу читателя сконцентрировать внимание на ее коде, где, как бы невзначай, Гаккель обронил слова, заставляющие вздрогнуть от неожиданности: «Что был Гилельс в 50-е годы, запечатлелось в незабываемом исполнении им пяти бетховенских концертов… но сейчас единственно дорог для меня образ исполнения (здесь и далее выделено Л. Гаккелем. — Г. Г.), подобный образу картины, книги — без деталей, а лишь как цельное переживание, памятное состояние духа… Так вот: это были изящество, грация, dolce. Это был просвещенный и обольстительный XVIII век! Слышанное и виденное питают собой этот образ: вижу скользящие, „глиссандирующие“ движения гилельсовских рук, какую-то поразительную округлость исполнительской жестикуляции. Да, это Бетховен. Но не мятежный, не восстающий на судьбу и людей, а Бетховен умиротворенный, сердечный, Бетховен — великое торжество добра и света. Тогда, в 1956-м, второе десятилетие начиналось после всемирного военного опустошения, только второе десятилетие! И немного соткалось в воздухе 50-х годов творений такой очищающей, умиротворяющей красоты, такого исцеляющего совершенства, как исполнение Гилельсом бетховенских фортепианных концертов. Оно, это творение, навеки должно войти в нашу духовную историю, да оно и вошло, — даже если об этом не знают или не хотят знать».
Как?! Что такое?! Почему?!
Гилельсовский Бетховен востребован, как теперь выражаются, всем музыкальным миром, концерты Бетховена стали своего рода «визитной карточкой» Гилельса наряду, скажем, с Первым концертом Чайковского или «Петрушкой» Стравинского, их записи — 50-х годов и более поздние — расходятся по всему свету, — а у нас «не хотят знать?!»
Но оставим вопросительные и восклицательные знаки и попробуем поставить точку. Для этого сделаем простой ход: прибавим к свидетельству Гаккеля еще два высказывания, которые хорошо знакомы читателю: ими я уже воспользовался в разговоре о 30-х годах; повторю их вкратце. Выстроенные в один ряд, эти фрагменты рисуют весьма неприглядную «действительность». А. Николаев: «…В 30-х годах Гилельса все старались поучать, во всем искать недостатки». Я. Флиер: «…Насколько же глухи и недальновидны оказались некоторые критики и биографы Гилельса, воспринявшие его только как фантастического виртуоза, „просмотревшие“, а вернее, „прослушавшие“ в нем еще и потрясающего музыканта». (Между прочим, в одной из первых рецензий на бетховенский цикл говорилось, что при замечательной игре и заслуженном успехе, Гилельс «еще ищет своего Бетховена». Как же — все ищет, ищет, никак не найдет…) В результате получаем вот что: поучали, проглядели, не хотят знать.
Здесь необходим конкретный пример. Задержусь немного на гилельсовском Четвертом концерте Бетховена, — он даст возможность услышать ту «разноголосицу», о которой только что шла речь.
Для начала прочтем отзывы зарубежной печати. Не упустите: особенно выделяется медленная часть концерта.
Япония. «Я могу сказать, что за всю жизнь мне не приходилось слышать более взволнованного исполнения диалога между фортепиано и оркестром в начале Andante, чем это было на концерте».
США. «Публика с крайним нетерпением ожидала, как прозвучит этот концерт в исполнении Гилельса. Многие великие пианисты исполняли романтическую классику Бетховена. Но никогда за всю жизнь мне не довелось слышать такого превосходного исполнения».