Эмиль из Леннеберги
Шрифт:
Но папа не смеялся. Он поспешно спустил маленькую Иду на землю.
– Хи-хи-хи! – сказала она. – Ой, до чего было весело, прямо как тогда, когда Эмиль окунул меня в брусничное варенье!
Она вспомнила тот случай, когда они с Эмилем играли в индейцев и Эмиль пихнул ее в большой медный таз с брусничным вареньем, чтобы она стала краснокожей, как настоящая индианка.
Что правда, то правда, Эмиль всегда заботился о том, чтобы Ида не скучала. Но никто ему не говорил спасибо за это. Наоборот!
Схватив Эмиля, папа хорошенько его встряхнул.
– Ну, что я говорила, – торжествующе сказала
Эмиль сопротивлялся и, всхлипывая, кричал:
– Она ведь сама хотела посмотреть Ма… ри… анне… лу… унд!
Ну разве это честно со стороны папы? Ведь никто никогда не говорил Эмилю, что маленькой Иде нельзя показывать Марианнелунд. Разве он виноват, что она ничего, кроме Леннеберги, не увидела?
Эмиль ревел во все горло. Но только до тех пор, пока папа не запер дверь и не ушел. Тогда рев тотчас смолк. Вообще-то в столярной было очень уютно. Там валялось сколько хочешь разных палок, и чурок, и досок, из которых можно было вырезать разные замечательные вещи. Всякий раз, когда Эмиль после очередной шалости сидел в сарае, он вырезал маленького смешного деревянного старичка. Старичков набралось уже пятьдесят четыре, и похоже, что со временем их могло стать еще больше.
– Чихал я на их дурацкую пирушку, – сказал Эмиль. – Пусть папа сам теперь вешает флаг, без меня! А я выстругаю новенького деревянного старичка и буду всегда злой и страшный, и все станут меня бояться.
Эмиль, конечно, знал, что его скоро выпустят. Долго его никогда в столярной не держали.
«Будешь сидеть до тех пор, пока хорошенько не раскаешься в своей проделке, – обычно говорил папа. – И не вздумай приниматься за старое».
Но Эмиль был благоразумным и редко повторял одну и ту же проделку дважды, он всегда придумывал новую.
Он стругал своего деревянного старичка и думал о том, как он поднял Иду на флагшток вместо флага. Он это сделал быстро, раз-два – и готово! Что тут голову-то ломать! Да и стругал он тоже быстро и умело.
Потом Эмилю захотелось выйти на волю. Однако родители и гости на своем пиру о нем, видимо, совсем забыли. Он ждал-ждал, но никто не приходил. Тогда Эмиль начал размышлять, как бы ему самому выбраться отсюда.
«Может, через окошко? Наверное, это пара пустяков», – подумал Эмиль. Окошко было высоко, под самой крышей, но Эмиль без труда добрался до него по доскам, наваленным у самой стены.
Отворив окошко, мальчик собрался было спрыгнуть, но увидел, что земля внизу сплошь заросла этой подлой крапивой. А прыгнуть в заросли крапивы – приятного мало! Однажды Эмиль уже проделал это – только чтобы попробовать, как она жжется. Теперь он знал – как, и повторять свой опыт ему не хотелось.
– Я еще в своем уме, – сказал Эмиль. – Нет уж, придумаю что-нибудь получше.
Если тебе случалось бывать на таком хуторе, как Каттхульт, ты сам знаешь, сколько там нагорожено всяких строений и пристроек. Стоит попасть на хутор – и сразу захочется играть в прятки. В Каттхульте были не только конюшня, скотный двор, свинарник, курятник и овчарня, но и множество разных пристроек и сараев. Была там и коптильня, где мама Эмиля коптила свою знаменитую колбасу, и прачечная, где Лина стирала грязную одежду, и еще два сарая, стоявших рядом друг с другом. В одном держали дрова и разный столярный инструмент, а в другом – скалку для белья, валек и разную вкусную снедь.
Эмиль и маленькая Ида любили по вечерам играть в прятки, бегая между всеми этими постройками. Конечно, там, где не было крапивы.
Но сейчас Эмиль не мог ни во что играть. Он сидел взаперти, и выпрыгнуть из окошка тоже было нельзя, потому что маленькая площадка между столярной и кладовой густо заросла крапивой.
Вдруг Эмиль увидел, что окошко кладовой открыто, и ему пришла в голову необыкновенно удачная мысль. Ерундовое дело! Он положит доску между окошками столярной и кладовой и перелезет по ней. Ему порядком надоела эта столярная, да к тому же он проголодался.
Эмиль никогда долго не раздумывал, когда ему в голову приходили необыкновенно удачные мысли. Он мигом перекинул доску из одного окошка в другое и пополз по ней! Это было небезопасно, потому что доска была тонкая, а Эмиль тяжелый.
«Если все обойдется, отдам Иде моего петрушку», – мысленно пообещал Эмиль. Доска под ним предательски потрескивала, и, взглянув случайно вниз на крапиву, он испугался и потерял равновесие.
– Помогите! – завопил Эмиль, повиснув на руках. Он чуть не свалился прямо в крапиву, но в последнюю секунду ему удалось зацепиться ногами за доску и снова вскарабкаться наверх. Не прошло и минуты, как он оказался в кладовой.
– Ерундовое дело и есть, – сказал Эмиль. – Но петрушку все равно отдам Иде… может… только, я думаю… в другой раз… а может, он к тому же сломался. Ну да я еще погляжу…
Он пнул доску ногой, и она скатилась обратно в столярную. Эмиль любил во всем порядок.
Спрыгнув на пол, он подбежал к двери и подергал ее за ручку. Дверь была заперта.
– Так я и знал, – сказал Эмиль. – Но скоро они придут за колбасой, и тогда… угадайте: кто тогда выскочит отсюда?
Эмиль потянул носом воздух. В кладовой пахло чем-то вкусным. Значит, найдется, чем полакомиться. Эмиль внимательно огляделся. И в самом деле, в кладовой было полно еды! Наверху, под потолком, нанизанные на жердь, висели копченые окорока и пальты. Их было немало, потому что папа Эмиля обожал пальты со шпиком и белым соусом. В углу стоял ларь с караваями чудесного душистого пшеничного хлеба, а рядом с ним складной стол – на нем лежали желтые головки сыра и красовались глиняные горшки со свежесбитым маслом. Сзади, за столом, примостилась деревянная кадушка с соленым шпиком, рядом, в большом шкафу, мама Эмиля держала малиновый сок, маринованные огурцы, чернослив и свое лучшее клубничное варенье. А на средней полке она хранила свою знаменитую колбасу.
Эмиль просто обожал эту колбасу.
Праздник в Каттхульте был в полном разгаре. Гости уже выпили кофе со сдобными булочками и теперь сидели и ждали, когда у них снова разыграется аппетит, чтобы начать все сначала и отведать копченой грудинки, селедочного салата, колбасы и еще всякой всячины.
Но тут мама воскликнула:
– Ой, мы совсем забыли про Эмиля! Бедняжка, засиделся он в этой столярке!
Папа тотчас помчался в столярную, а маленькая Ида следом за ним.
– Ну, Эмиль, выходи! – крикнул папа, отворяя дверь настежь.