Эмили из Молодого Месяца. Восхождение

Монтгомери Люси Мод

— Нет, я не поверю ни одной девочке, получившей такое воспитание, как Илзи Бернли. Я уверена, она способна на любую проделку и на любую ложь. Чтобы я больше не видела ее в моем доме.

Эмили встала и, несмотря на залитое слезами лицо, попыталась изобразить «взгляд Марри».

— Разумеется, тетя Рут, — сказала она холодно, — я не приведу Илзи сюда, если ей здесь не рады. Но я буду ходить к ней. А если вы запретите мне... я... я вернусь в Молодой Месяц. У меня и без того такое чувство, что я охотно уехала бы прямо сейчас. Только... я не позволюЭвелин Блейк выжить меня из школы.

Тетя Рут отлично знала, что обитатели Молодого Месяца не согласятся на полный разрыв

отношений между Эмили и Илзи. Доктор был слишком хорошим другом Элизабет и Лоры, чтобы его решились так обидеть. Самой миссис Даттон доктор Бернли никогда не нравился. Ей пришлось удовольствоваться представившимся благовидным предлогом, чтобы осуществить свое давнее желание — не пускать Илзи в свой дом. История с усами вызвала у тети Рут раздражение и гнев не потому, что она сочувствовала Эмили, но только потому, что одного из членов клана Марри выставили в смешном виде.

— Мне кажется, что эта история должна была бы отбить у тебя охоту ходить к Илзи. Что же до Эвелин Блейк, то она слишком умная и порядочная девушка, чтобы сыграть с кем-нибудь такую глупую шутку. Я знаю Блейков. Прекрасная семья, и отец Эвелин — человек зажиточный. Ну, перестань плакать. Посмотри, на кого ты похожа. Какой смысл реветь?

— Никакого, — согласилась Эмили уныло, — только я не могу не плакать. Для меня невыносимо быть выставленной на посмешище. Я могу вытерпеть что угодно, только не это. Ох, тетя Рут, пожалуйста, оставьте меня одну. Я не могу ужинать.

— Выходишь из себя по пустякам... это у тебя от Старров. Мы, Марри, скрываем наши чувства.

«Думаю, у вас и нет никаких чувств... во всяком случае, у некоторых из вас», — подумала Эмили мятежно.

— Держись подальше от Илзи Бернли — у тебя будет куда меньше вероятности оказаться публично опозоренной, — посоветовала тетя Рут, выходя из комнаты.

Эмили, проведя бессонную ночь — ей казалось, что если она не оттолкнет от своего лица этот покатый низкий потолок, то наверняка задохнется, — отправилась на следующее утро к Илзи и неохотно сообщила ей о требовании тети Рут. Илзи пришла в ярость, но — как с болью в душе отметила Эмили — не заявила прямо о своей невиновности в деле с карандашными усами.

— Илзи, это ведь не ты... не ты сделала это? — запинаясь, спросила она. Она знала, что Илзи не виновата.... она была уверена в этом... но хотела услышать, как та скажет это. К ее удивлению, лицо Илзи неожиданно залилось краской.

— Разве раб твой — пес, чтобы такое сделать?[49]— пробормотала она, довольно смущенно. Это было так непохоже на прямолинейную, откровенную Илзи. Она отвернулась и начала бесцельно рыться в своей школьной сумке. — Ты же не думаешь, Эмили, что я способна так с тобой поступить?

— Нет, конечно нет, — медленно произнесла Эмили. На этом разговор на эту тему был закончен. Но робкое сомнение и недоверие, таившиеся в глубине души Эмили, вышли из тени и заявили о себе. Она по-прежнему не могла поверить, что Илзи совершила такое... и потом солгала. Но почему же та была так смущена и смотрела пристыженно? Разве невинная Илзи не разбушевалась бы, не стала бы бранить и оскорблять Эмили за одно лишь подобное подозрение, разве не стала бы она обсуждать этот вопрос до тех пор, пока все сомнения, которые могли отравить их отношения, не были бы развеяны окончательно?

О случившемся они больше не говорили. Но тень размолвки осталась и отчасти испортила рождественские каникулы в Молодом Месяце. Внешне девочки были подругами, как прежде, но Эмили остро сознавала внезапно появившийся разлад в отношениях между ними. Как она ни старалась, преодолеть его не могла. То, что Илзи, похоже, не замечала этого разлада, лишь усугубляло его. Неужели Илзи так мало ценила саму Эмили и дружбу с ней, что не чувствовала возникший холодок

отчуждения? Разве могла она быть такой пустой и беспечной, чтобы не замечать его? Эмили подолгу размышляла об этом, преувеличивая в воображении важность происходящего. Все неясное, гнетущее, что таилось в тени, не смея выйти на яркий свет, всегда губительно действовало на ее чувствительную и страстную натуру. Никакая открытая ссора с Илзи не задела бы ее так глубоко, как эта тайная размолвка; она ссорилась с Илзи десятки раз и тут же мирилась без всякой горечи или мучительных воспоминаний. То, что случилось на этот раз, представлялось совсем другим. Чем больше Эмили предавалась тяжелым размышлениям, тем чудовищнее представлялась ей вся эта история. Она была несчастна, рассеянна, беспокойна. Тетя Лора и кузен Джимми заметили это, но предполагали, что причина в разочаровании: сразу по возвращении в Молодой Месяц она сказала им, что «звездочку» наверняка не получит. Но Эмили уже не волновала никакая «звездочка».

Конечно, она пережила тяжелое время по возвращении в школу, когда были наконец объявлены результаты экзаменов. Она не стала одной из тех четырех, которые гордо носили свои «звездочки» и которым завидовали остальные, а тетя Рут своими разговорами несколько недель растравляла ее рану. Тетя Рут считала, что неудача Эмили — удар по семейному престижу, и говорила об этом с горечью. В целом Эмили чувствовала, что новый год начался для нее очень неудачно. Его первый месяц стал неприятным периодом в ее жизни, о котором она впоследствии не любила вспоминать. Она была очень одинока. Илзи не могла заходить к ней, и, хотя она сама, всякий раз делая над собой усилие, все же ходила к Илзи, разрыв между ними постепенно становился все заметнее. Илзи по-прежнему не проявляла ни малейших признаков того, что чувствует это... впрочем, они редко теперь оставались наедине. В комнате Илзи всегда присутствовало множество девочек, было много шума, смеха, шуток и болтовни о школьных делах — всё вполне невинно и даже весело, но так непохоже на прежнюю душевную близость и дружеское взаимопонимание с Илзи. Прежде они часто шутили, что вполне могли бы гулять или сидеть часами вдвоем, не говоря ни слова и очень довольные тем, как славно проводят время. Теперь они никогда не погружались в такое приятельское молчание: если им случалось остаться наедине, обе весело болтали о пустяках, словно каждая втайне боялась, что может наступить тишина, которая выдаст их истинные чувства.

У Эмили глубоко горевала о потерянной дружбе. Каждую ночь ее подушка была мокрой от слез. Однако изменить что-либо в отношениях Илзи было не в ее силах. Как она ни старалась, прогнать поселившееся в ее душе сомнение не удавалось. Она предприняла немало искренних попыток переубедить саму себя. Она каждый день твердила себе, что Илзи Бернли никак не могла сыграть с ней такую жестокую шутку... что Илзи просто не способна на такое, и тогда шла прямо к Илзи с решительным намерением быть такой, какой всегда была прежде со своей единственной подругой. Но это приводило лишь к тому, что она становилась неестественно сердечной и дружелюбной... даже сентиментальной... и была похожа на саму себя не больше, чем на Эвелин Блейк. Илзи держалась точно так же сердечно и дружелюбно... и трещина в их отношениях становилась еще шире и глубже.

«Илзи никогда теперь не накидывается на меня с оскорблениями», — с грустью думала Эмили.

И это было правдой. Илзи относилась к Эмили с неизменным добродушием и держалась в рамках непривычной вежливости, ни разу не проявив прежнего необузданного нрава. Эмили чувствовала, что для нее нет теперь ничего более желанного, чем новая бурная вспышка ярости со стороны Илзи. Такая вспышка помогла бы сломать лед отчуждения между ними и позволить с новой силой проявиться прежним чувствам любви и привязанности.