Эмма и граф
Шрифт:
Эмилия вздохнула с облегчением, поскольку ей послышался голос Доминика, и бросилась по коридору чуть ли не бегом. Да, это он, несомненно он. Поспешность разгорячила ее, и, прежде чем войти в комнату, Эмилия стала приводить себя в порядок. Эти несколько секунд перевернули всю ее жизнь.
Приглаживая выскользнувшие из-под диадемы волосы, она услышала свое имя, сорвавшееся с уст Доминика. Он говорил странно, глотая слова, но Эмилия ясно различила насмешку:
— Конечно, я поеду с вами к Лауре Найт Ведь все решено, и это моя последняя ночь свободы.
Ему возразил незнакомый голос:
— О, перестань дурачить нас, Хастингс, Счастливчик. Подумай, на что
— О, да, — откликнулся Доминик с той же насмешкой. — Но посмотрите, что я беру в придачу! Заикающуюся бочку! Вкус в одежде — как у горничной, и двух слов связать не может! Только подумать, что придется смотреть на «это» за завтраком! Признайте, что за подобный подвиг полагается компенсация.
Эмилия стояла как громом пораженная. Румянец медленно сползал с ее лица. Впервые она услышала истинное мнение возлюбленного о себе. Затем все ее тело загорелось от стыда, она задрожала. Как может Доминик так жестоко отзываться о ней?
От испытанного потрясения она чуть не упала в обморок. Нет, она ошиблась. Не мог Доминик так ужасно говорить о ней. Эмилия взяла себя в руки, убедилась, что в коридоре никого нет, и подошла к приоткрытой двери в комнату, которую леди Корбридж предоставила своему сыну Джеку и его шумным друзьям. Обычно молодые люди оставались на ее балах ровно столько, сколько требовали приличия, а затем отправлялись предаваться более сомнительным удовольствиям.
Увы, это действительно был Доминик. Но таким она его прежде не видела. Куда девалась его обычная безупречность? Он развалился в большом кресле, закинув одну ногу на маленький столик, уставленный пустыми бутылками. Галстук его был развязан, рубашка расстегнута до талии, обнажая темные курчавые волосы на груди. Эмилия никогда раньше не видела пьяных, но сразу поняла его состояние.
Истина в вине, гласит пословица, пьяный не лжет. И Эмилия поняла, что впервые за все время знакомства с Домиником Хастин-гсом слышит его истинное мнение о себе.
— Да и она не прогадает, — бессердечно продолжал он. — Она получит то, на что не могла бы рассчитывать без состояния, — титул, ведь наследник моего кузена Чарда медленно умирает. А кто женился бы на таком страшилище без приданого?
Голос Доминика утонул в грубом хохоте его приятелей.
Эмилия уверяла отца, что Доминик не дурак, и он действительно не был дураком. Он оказался алчным мошенником, использовавшим свое обаяние, чтобы одурачить ее и вовлечь в брак с человеком, презиравшим ее. Лишь случай вывел его на чистую воду. Завтра утром в ее доме он встретит не доверчивую девочку, жадно ловившую каждое его слово и готовую вручить ему себя и отцовские деньги, а очнувшуюся Эмилию Линкольн, готовую отказать ему.
Доминику придется заново начинать охоту за богатой наследницей.
Только как же ей тошно и горько. Ведь она искренне любила его, своего прекрасного бога, оказавшегося бездушной куклой. Эмилия послушала еще немного, и то, что она услышала, лишь утвердило ее в решимости причинить ему такую же боль, какую он причинил ей. Эмилии казалось, будто с нее живьем сдирают кожу, и она не могла представить, как вернется в бальный зал, осознав, какой некрасивой и жалкой все видят ее.
Тот, кто подслушивает, никогда не услышит о себе ничего хорошего; так что поделом ей. И кто знает, радоваться теперь или плакать. Но тут ей пришло в голову, что надо немедленно ретироваться.
В ушах у нее звенело, непролитые слезы щипали глаза, она вся горела от стыда и разочарования, но заставила себя вернуться в бальный зал, на минуту задержавшись у стеклянных дверей веранды, откуда открывался вид на ночной Лондон. Эмилия открыла двери, подошла к перилам и крепко вцепилась в них, пытаясь успокоиться. Ее гордость не допустит, чтобы кто-нибудь когда-нибудь догадался о ее открытии.
Внизу мерцали городские фонари, заправленные газом. Новшество, в которое ее отец вложил часть своих денег. Ночной воздух охлаждал ее разгоряченные щеки. Сердце потихоньку успокаивалось, пальцы разжимались… Эмилия покинула веранду.
Мисс Дакр с любопытством взглянула на нее.
— А, вот и ты, дорогая. Я удивлялась, куда ты запропастилась. Ты нашла мистера Хастингса?
Эмилия отрицательно покачала головой.
— Нет. Мне сказали, что он, Джек Корбридж и их друзья отправились веселиться. В конце концов, я ведь сказала ему, что не приеду сегодня.
Эмилия вполне удовлетворилась тем, как спокойно прозвучал ее ответ. Но что-то, видимо, смутило мисс Дакр. Она вгляделась внимательнее.
— С тобой все в порядке, Эмилия? Ты немного бледна.
— О, — ответила девушка как можно беспечнее, — думаю, из-за духоты. Поскольку Доминика здесь нет, мы можем вернуться домой, если, конечно, вы не хотите остаться.
Поскольку мисс Дакр не жаждала сидеть в душном зале, она с готовностью согласилась, и Эмилия отправилась домой в состоянии, весьма далеком от того, в котором приехала к Корбриджам.
А еще предстояло пережить долгую ночь и следующее утро, когда Доминик Хастингс приедет делать предложение.
Ей даже удалось заснуть, но все же она была бледна, когда объявили о приезде Доминика. Мисс Дакр видела, что ее подопечная подавленна, но отнесла это на счет волнения и тактично оставила молодых людей наедине.
Если Доминик и заметил, что Эмма бледна, а платье более обычного подчеркивает ее полноту, то ничего не сказал.
С подобающей моменту серьезностью он склонился к ее руке, а выпрямляясь, встретил ее напряженный и впервые прямой взгляд. Обычно она заливалась некрасивым румянцем и склоняла голову, слушая его. Но не сегодня. Ее поведение изменилось, теперь она разыгрывала спектакль.
Эмилия же подумала, что ее неверный возлюбленный никогда еще не был так прекрасен. Он явно оделся с особой тщательностью и пока не знал, как напрасны были усилия его преданного лакея. Прекрасный темно-зеленый фрак, кремовые бриджи, блестящие черные сапоги, тонкая шелковая сорочка, элегантно завязанный галстук, несомненно произведение искусства, — все зря! Зря так старательно уложены его золотистые локоны и так тщательно выбрито лицо. Доминик Хастингс всегда безупречен, а тем более в такой день, когда, как он думает, наконец получит свою богатую наследницу.
Произнеся обычные любезности, абсолютно уверенный в успехе, он заглянул в ее глаза и произнес:
— Я уверен, вы знаете, почему я приехал, моя дорогая мисс Линкольн… Эмилия.
— Нет, — холодно ответила она, — нет, я не знаю, мистер Хастингс.
Она увидела его растерянность. Не такого ответа и не такой холодности он ожидал. По его сценарию партнерша должна была произнести другие слова, и теперь он не совсем понимал, как ответить.
— Вы должны знать, — настойчиво сказал он, желая услышать правильный ответ, — вы наверняка чувствовали мое уважение и восхищение, и потому мои слова не могут оказаться для вас сюрпризом. Вы мне дали это понять вчера днем. Моя дорогая мисс Линкольн, — наконец решил он принять ее отказ понимать его за скромность воспитанной и к тому же некрасивой девицы, — я приехал просить вас оказать мне честь стать моей женой.