Empire V
Шрифт:
— Подождите-подождите, - сказал я.
– Сначала вы сказали, что денег в природе нет. А теперь говорите про агрегат "эм-пять", который существует на самом деле. Получается, деньги то существуют, то нет.
Энлиль Маратович подвинул ко мне лист с первым рисунком.
— Смотри, - сказал он.
– Мозг - это прибор, который вырабатывает то, что мы называем миром. Этот прибор может не только принимать сигналы, но и излучать их. Если настроить все такие приборы одинаково и сфокусировать внимание всех людей на одной и той же абстракции, все передатчики будут передавать
— Деньги - длина волны?
– переспросил я.
— Да. Про длину волны нельзя сказать, что она существует, потому что это просто умственное понятие, и за пределами головы никакой длины волны нет. Но сказать, что длины волны не существует, тоже нельзя, поскольку любую волну можно измерить. Теперь понял?
— Секундочку, - сказал я.
– Но ведь деньги в разных странах разные.
Если москвичи получают доллары в конвертах, они что, посылают свою жизненную силу в Америку?
Энлиль Маратович засмеялся.
— Не совсем так. Деньги есть деньги независимо от того, как они называются и какого они цвета. Это просто абстракция. Поэтому длина волны всюду одна и та же. Но у сигнала есть не только частота, но и форма. Эта форма может сильно меняться. Ты когда-нибудь думал, почему в мире есть разные языки, разные нации и страны?
Я пожал плечами.
— Так сложилось.
— Складывается ножик. А у всего остального есть механизм. В мире есть суверенные сообщества вампиров. Национальная культура, к которой принадлежит человек - это нечто вроде клейма, которым метят скот. Это как шифр на замке.
Или код доступа. Каждое сообщество вампиров может доить только свою скотину.
Поэтому, хоть процесс выработки денег везде один и тот же, его культурная объективация может заметно различаться.
— Вы хотите сказать, что смысл человеческой культуры только в этом?
– спросил я.
— Ну почему. Не только.
— А в чем еще?
Энлиль Маратович задумался.
— Ну как объяснить… Вот представь, что человек сидит в голой бетонной клетке и вырабатывает электричество. Допустим, двигает взад-вперед железные рычаги, торчащие из стен. Он ведь долго не выдержит. Он начнет думать - а чего я здесь делаю? А почему я с утра до вечера дергаю эти ручки? А не вылезти ли мне наружу? Начнет, как считаешь?
— Пожалуй, - согласился я.
— Но если повесить перед ним плазменную панель и крутить по ней видеокассету с видами Венеции, а рычаги оформить в виде весел гондолы, плывущей по каналу… Да еще на пару недель в году делать рычаги лыжными палками и показывать на экране Куршевель… Вопросов у гребца не останется.
Будет только боязнь потерять место у весел. Поэтому грести он будет с большим энтузиазмом.
— Но ведь он, наверно заметит, что виды повторяются?
— Ой, да, - вздохнул Энлиль Маратович.
– Про это еще Соломон говорил.
Который в Библии. Поэтому протяженность человеческой жизни была рассчитана таким образом, чтобы люди не успевали сделать серьезных выводов из происходящего.
— Я другого не понимаю, - сказал я.
– Ведь на этой плазменной
— Как кто. Они сами и решают.
— Сами? А для чего же тогда мы столько лет смотрим эту… Это…
Энлиль Маратович ухмыльнулся.
— Главным образом для того, - ответил он, - чтобы второй том воспоминаний певца Филипа Киркорова назывался "Гребцам я пел"…
Метафора была ясна. Непонятно было, почему именно второй том. Я подумал, что Энлиль Маратович, скорее всего, хочет угостить меня одной из своих шуточек, но все же не удержался от вопроса:
— А почему именно второй?
— Ты уверен, что хочешь знать?
Я кивнул.
— А потому, - сказал Энлиль Маратович, - что первый том называется "И звезда с пиздою говорит". Ха-ха-ха-ха!
Я вздохнул и посмотрел на первый рисунок. Потом перевел глаза на второй. Пустота с его правого края казалась таинственной и даже страшноватой.
— Что здесь?
– спросил я и ткнул в нее пальцем.
— Хочешь узнать?
Я кивнул.
Энлиль Маратович открыл ящик стола, вынул из него какой-то предмет и бросил его мне.
— Лови!
В моих руках оказался темный флакон в виде сложившей крылья мыши.
Точь-в-точь как тот, что прислали мне в день великого грехопадения. Я все понял.
— Вы хотите, чтобы я опять…
— А иначе нельзя.
Мной овладело смятение. Энлиль Маратович ободряюще улыбнулся.
— Халдеи, - сказал он, - склонны рассматривать жизнь как метафорическое восхождение на зиккурат, на вершине которого их ждет богиня Иштар. Халдеи слышали про Вавилонскую башню, и думают, что понимают, о чем идет речь. Но люди ищут не там, где надо. Сакральную символику часто следует понимать с точностью до наоборот. Верх - это низ. Пустота - это наполненность.
Величайшая карьера на самом деле абсолютное падение, истинный стадион - это пирамида, а высочайшая башня есть глубочайшая пропасть. Вершина Фудзи на самом дне, Рама. Ведь ты это уже делал…
Почему-то это заклинание подействовало. Я вынул из флакона пробку-череп, вылил единственную каплю препарата на язык и втер ее в небо.
Выждав несколько секунд, Энлиль Маратович сказал:
— Не задерживайся там. У тебя много дел наверху.
— Там - это где?
– спросил я.
Энлиль Маратович улыбнулся еще шире.
— У вампира есть девиз - в темноту, назад и вниз!
— Это я понимаю, - сказал я.
– Я имею в виду, куда теперь идти?
— А вон туда, - сказал Энлиль Маратович, поднял руку и надавил на стоящий перед ним спутник.
Комната вдруг поехала назад и вверх. В следующий миг я понял, что движется не комната - это мое готическое кресло опрокинулось в раздвинувшийся пол, и, прежде чем я успел закричать, я уже скользил на спине по наклонному желобу из какого-то полированного материала: в темноту, назад и вниз, как и было обещано. Мне стало страшно, что я сейчас ударюсь головой, и я попытался закрыть ее руками, но желоб кончился, и я полетел в бездонную черную пустоту.