Эн-два-0 плюс Икс дважды
Шрифт:
Ну вот... Бородатый питерский студент шел нам навстречу по Фонтанке. Под мышкой у него были три толстенные тома: на переплетах тисненные золотом орлы, следовательно - из Академической библиотеки. В левой руке он держал ломоть ситного (тогдашнего, его прод авали караваями, величиной с прачечное корыто), в правой - фунта два чайной колбасы по восемь копеек фунт, на ней следовало бы ставить череп и кости для предупреждения... Зубы у него были белые, как у крокодила, он вгрызался ими поочередно то в растительную пищу, то в животную. Он был голоден.
– Павлик, а ты не перепутал?
– улучил момент Сергей Сладкопевцев. Это не десятый год - одиннадцатый...
– Да оставь, Сергей Игнатьевич, какая Тамара, какой одиннадцатый?! В августе одиннадцатого Петра Столыпина - уже тово, в Киеве. А тут - вспомни конец истории: "Подлинный скрепил Председатель Совета Министров..."
– "Петр Столыпин!" Ты прав, как всегда, Павлуша... Август десятого!
– Конечно. А ты не забыл его первые слова? Он увидел технологов, вынул колбасу изо рта и на ходу: "Слушали фан дёр Флита о коллоидах? Спорно? Споры - бессмысленны. Коллоиды - чушь. Есть вещи поважнее".
– Да. И ты еще спросил его не без яда: "А может быть, вы сообщите нам, какие _вещи_ вы имеете в виду, милостивый государь?"
– А он, опять набив рот полуфунтом студенческой, уже разминувшись с нами, этак нечленораздельно, через плечо: "Жакишь! Жакись ажота! Эн-два-о... Не интересуетесь? Ничего, придется заинтересоваться!"
– И ведь что ты скажешь, Павлушенька: жаинтере-шовались! Еще как!
– Да-с, милая барышня: встретились мы с этой закисью, не станем скрывать - встретились! И в неблагоприятных условиях. Ну... Вы теперь нам, двум почтенным склеротикам, вправе и не поверить, но ведь сколько нам тогда лет было? Да не намного больше, чем сего дня вам. Ему двадцать, мне двадцать один. "Жакиши" этой самой, _ему_, и то было не больше двадцати трех... Хотя... За него никто и ни в чем не мог бы поручиться... Но так или иначе - молодо-зелено! Вроде вас, вроде вас...
Павел Коробов, доктор, членкор, лауреат, остановился па полуслове, как язык прикусил. Как-то понурясь, он облокотился, положил подбородок на руку и уставился вдаль, не то на сиреневую ветку, не то па портрет на стопе... Дама с портрета улыбалась странной, не очень доброй улыбкой...
Профессор Сладкопевцев, встав с кресла, подошел к двери на маленький балкон, взялся за притолоку и тоже молча задумался.
"Вот на кого он похож: на Стиву Облонского!" - обрадовался Игорь.
Было неловко прервать это малопонятное молчание старших. "Семьдесят лет?
– вдруг подумала Людочка.
– Ужас какой! А были студентами, за яблоками бегали..." Ей стало холодновато...
Деликатно прикрыв рот ладошкой, Люда осторожно зевнула. Фрунзенцы и дзержинцы любого курса содрогнулись бы от такого сдержанного зевка "Людочке скучно!" Но профессор Коробов безусловно привык считать девичьи зевки тысячами, он даже по заметил _этого_. Тем не менее он вдруг встрепенулся:
– Вот что, дорогие коллеги и, главное, ты, Сергей Ипполитыч! Что там ни говори, а молодые люди эти разрушили наши с тобой планы. Вдребезги. До основания!
Ты всю ночь лелеял каких-то там своих упарышей или занорышей, мормышки точил... Я тоже спал беспокойно. А вон - двенадцатый час, куда же ехать? Всё убито, как мой лаборант говорит...
Да нет, мои юные друзья, судите сами. Двое старцев собрались в кои-то веки на лоно. Он половить лососей или там омулей, не знаю кого. Я - с кукушкой поконсультироваться, сколько она мне лет накукует... И вот... Ну... "Мне отмщение, и аз воздам!" Сейчас мы им воздадим, Сереженька! Казнь я уже придумал - такую казнь, чтоб царь Иван Василич... Мы и сами никуда не поедем и их не пустим. Мы повелим, чтобы Марья Михайловна распаковывала твой "Мартель" и мои эти... как их? Ну, ну, не бутерброды, а... сэндвичи, а то ты меня убьешь, и еще хороший кофе. И заставим мы их разделить с нами трапезу. Но главная пытка не в этом. Мы усадим их п поведаем им все про закись азота. Всю историю, грустную, но поучительную, и в то же время правдивую от первого слова до последнег о. "Нет повести печальнее на свете", чем повесть о Венцеслао Шишкине, о Сереженька! Ведь я не преувеличиваю? Об одном из величайших химиков того мира, о человеке, достойном мемуаров и памятников, если бы... О судьбе поразительной и невнятной. О том, что б ыло и чего не стало...
Сергей Игнатьевич, ты только подумай! Та наука, к служению которой готовились мы с тобой когда-то, - разве она похожа па нынешнюю? Совершенно не похожа. Те проблемы, которые были для нее передовыми, - где они теперь, в каком далеком тылу мы их оставили?..
Те методы, которыми тогда работали ученью, - кто теперь применяет их? Так пусть же они заглянут в то наше "тогда". Пусть они увидят, каким оно было... Отказываться? Ничего не получится, милая барышня... Матрикул-то ваш... Прошу прощения, _зачётка-то_ ваша - вот она! И он ее еще не подписал, этот вздорный старик Коробов. Так вот: с закисью азота вы еще как-нибудь разберетесь, а с Коробовым не советую конфликтовать...
Решено? Принято? Сережа, будь другом: сходи к Марье Михайловне на кухню...
БАККАЛАУРО В ГОДУ ОДИННАДЦАТОМ
То был еще не старый мужчина, готовый ко
всякие неожиданностям...
Дж. Хантер. "Охотник"
В те весьма далекие годы - молодые люди, не заставляйте себя угощать!
– я, студент третьего курса Санкт-Петербургского имени императора Николая Первого Технологического института, снимал комнату на Можайской улице, неподалеку от своей альма-матер... Годы были глуховатые, жизнь спокойная, к лету на трех четвертях питерских окон появлялись белые билетики - сдавались квартиры, комнаты, углы.
Мне повезло: вот уже три года, как мне попадались чудесные хозяйки, менять местожительство - никаких оснований.
Глава семьи - сорокапятилетняя вдова полковника, убитого под Ляояном, моложавая еще дама, с чуть заметными усиками, с таким цветом лица, что хоть на обертку мыла "Молодость". При ней - дочка, Лизаветочка, прямая курсистка из чириковского романа. Рост - играй Любашу из "Царской невесты". Русая коса ниже пояса, глаза серые, строго-ласковые, сказал бы я. И туповатенький, несколько даже простонародный мягкий нос... В общем, на что хочешь, на то и поверни: можно Нестерову любую кержачку в "Великом постриге" писать, можно Ярошенке - народоволку-бомбистку. Кто их знает, каким образом появлялись тогда в русских интеллигентских семьях этакие удивительные девы, среднее пропорциональное между Марфой у Мусоргского в "Хованщине" и Софьей Перовской. Такие - то сдобные булочки с тмином пекли, вспыхивая при слове "жених", то вдруг уезжали по вырванному силой паспорту в Париж, становились Мариями Башкирцевыми или Софьями Ковалевскими, стреляли в губернаторов, провозили нелегальщину через границу... Знаете, у Серова - "Девушка, освещенная солнцем"? Вот это-Лизаветочкин тип...