Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика

Гегель Георг Вильгельм Фридрих

и на это мы должны, однако, заметить, что когда говорят о достаточном

основании, то предикат «достаточное» либо излишен, либо он носит

такой характер, что выводит нас за пределы категории основания как

такового. Излишен и тавтологичен указанный предикат, если им

должна быть выражена вообще лишь способность обосновывать, так как

основание есть основание лишь постольку, поскольку оно обладает

этой способностью. Если солдат бежит с поля сражения,

чтобы

сохранить свою жизнь, то он, правда, поступает противно закону, однако

нельзя сказать, что основание, побудившее его так поступить, не было

достаточным, так как в таком случае он остался бы на своем посту.

Но, далее, следует сказать, что как, с одной стороны, все основания

достаточны, так, с другой стороны, ни одно основание, как таковое,

не достаточно, и именно потому, что, как мы уже заметили выше,

основание еще не имеет в себе и для себя определенного содержания и,

следовательно, не самодеятельно и не может ничего произвести. Как

мы увидим, только понятие есть такое в себе и для себя определенное

и, следовательно, самодеятельное содержание, и именно о понятии

идет речь у Лейбница, когда он говорит о достаточном основании и

настаивает, что следует рассматривать вещи с этой точки зрения.

Лейбниц прежде всего при этом имел в виду еще и в наше время

столь излюбленное многими чисто механическое понимание, которое

он справедливо объявлял недостаточным. Так, например, когда

органический процесс кровообращения сводят лишь к сокращению сердца,

то это — чисто механическое понимание, и столь же механистичны те

теории уголовного права, которые видят цель наказания в

обезвреживании преступника, застращивании, или в других тому подобных

внешних основаниях. На деле к Лейбницу очень несправедливы те,

которые думают, что он удовлетворялся чем–то столь скудным, как

формальный закон основания. Выдвинутый им способ рассмотрения

представляет собою прямую противоположность тому формализму,

который успокаивается на одних лишь основаниях там, где требуется

постигающее в понятиях познание. В этом отношении Лейбниц

противопоставлял друг другу causas efficientes и causas finales и

выставлял требование, чтобы не останавливались на первых, а

двигались дальше и проникали в последние. Согласно этому различию

свет, тепло, влага должны были бы рассматриваться как causae

211

efficientes, но не как causa finalis роста растений, последней же будет

не что другое, как понятие самого растения.

Здесь можно еще заметить, что развитие одних только оснований,

главным

образом, в области права и нравственности, есть вообще

точка зрения и принцип софистов, которые ограничивались

приискиванием подобных оснований. Когда говорят о софистике, под нею

обыкновенно понимают лишь такой способ рассмотрения, который

ставит себе задачей искажать право и истину и вообще

представлять вещи в ложном свете. Эта тенденция, однако, не принадлежит

непосредственно софистике, точка зрения которой есть не что иное,

как точка зрения рассуждательства. Софисты выступили в Греции

в ту эпоху, когда греков в религиозной и нравственной области

перестали удовлетворять одни лишь авторитет и традиция и когда они

почувствовали потребность сознать как опосредствованное мышлением

то, что они должны были признавать для себя значимым. Этому

требовнию софисты пошли навстречу тем, что они научали отыскивать

различные точки зрения, с которых можно рассматривать вещи, а

эти различные точки зрения суть именно прежде всего не что иное,

как основания. Но, как мы заметили раньше, так как основание еще

не имеет в себе и для себя определенного содержания, и можно так же

легко находить основания для безнравственных и противоправовых

действий, как для нравственных и правовых, то поэтому решение

того, какие основания должны быть признаны имеющими значение,

оказывается предоставленным субъекту. От его индивидуального

умонастроения и индивидуальных намерений зависит, какому

основанию он отдаст предпочтение. Этим подрывается объективная почва

того, что само по себе имеет значимость, того, что всеми признано,

и благодаря этой отрицательной стороне софистики софисты

заслуженно получили ту дурную репутацию, о которой мы упомянули выше.

Сократ, как известно, всюду вел борьбу с софистами, но он боролся

с ними не тем, что просто противопоставлял их рассуждению

авторитет и традицию, а скорее тем, что он диалектически вскрывал

несостоятельность одних лишь оснований и в противовес последним выдвигал

справедливость и добро, выдвигал вообще всеобщее или понятие воли.

Если в наше время не только при рассмотрении светских дел, но также

и в проповедях часто преимущественно лишь резонируют и, например,

приводят всевозможные основания к благодарности, которой мы

обязаны богу, то Сократ, равно как и Платон, не поколебались бы объявить

такого рода рассуждения софистикой, ибо, как мы сказали, характер-