Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 2. К-Я
Шрифт:
– Ты давай, по порядку рассказывай, – прошу. – Мне пока ничего не понятно. В чем надрыв?
– По порядку не могу. Нет никакого порядка. И надрыва тоже нет. У меня все очень хорошо, Макс. Только вот меня – той, кому, теоретически говоря, должно быть хорошо – нет больше. Есть некая зажравшаяся тетка тридцати с лишним лет, которая с жиру блажит… А меня – нет.
– «С жиру» – это сильно сказано, – смеюсь, стараясь обратить ее признание в шутку.
– А, ерунда, – она хлопает себя по поджарому животику. – Ну да, повезло мне с фигурой, даже тихая семейная
Теперь она рыдает навзрыд, а я с ужасом понимаю, что совершенно не умею успокаивать плачущих. Всегда был уверен, что человеку нужно дать возможность реветь, сколько влезет, – если уж начал. Рано или поздно сам успокоится. Но взирать на плачущую Ташку – невелико удовольствие. Очень уж жалобно выскуливает она невнятные формулы своих печалей.
– Вот, еще не напилась, а уже реву, – наконец резюмирует она, хлюпая носиком. – Что ж дальше-то будет? Подумать страшно…
– А что Олла по этому поводу говорит? – интересуюсь. – Может быть, можно еще все поменять?
– Я к ней несколько раз заходила, но мне никто не открыл. Знаешь, я ведь и правда потеряла удачу. Поскольку мне, как ты понимаешь, не приходится бороться за выживание, это не очень заметно. Но застать кого-то дома стало почти невозможно. Да и дозвониться никому никогда не могу. Порой целый день сижу с телефонной трубкой, кнопки нажимаю и слушаю гудки… Тебя вот, правда, встретила сегодня случайно. Давно со мной такого не было: случайно встретить на улице старого друга. Иногда нарочно весь день по центру брожу – никого! Можешь ты себе такое представить?..
– Но ты же сама говоришь: многие уехали, прочие – умерли.
– Все-таки живых пока тоже хватает… Знаешь, я иногда думаю: а вдруг это я умерла? А все остальные живы…
– Странная идея, – вздыхаю.
Ташкины проблемы кажутся мне, мягко говоря, преувеличением. Сходит с ума от скуки, как многие обеспеченные домохозяйки. А поскольку девочка всегда была незаурядная, обычная дамская депрессия приняла столь замысловатую форму…
Часа через два усталость моя превозмогает вежливость, и я заваливаюсь спать на узкую тахту.
– А я рядышком посплю, можно? – робко просит Ташка. – Внизу неуютно… Я имею в виду: просто посплю. Как с плюшевым мишкой. Трахаться не будем, это мы уже проходили когда-то, и нам не понравилось…
Предпочитаю поверить ей на слово: сил нет доказывать обратное. Я проснулся на рассвете, проехал несколько сотен километров, одолел полбутылки джина, да еще и эти ее папиросы бесконечные… Ничем иным, кроме как «плюшевым мишкой», я в эту ночь быть не способен.
71. Сваха
«Жертвуй это!»
Проснувшись, я решил, что мое одиночество – наказание за излишне крепкий сон. Действительно свинство: всю ночь дрыхнуть в объятиях очаровательной женщины да еще и уход ее проморгать.
При солнечном свете уютная мансарда производила не лучшее впечатление: пыльное, нежилое помещение, в котором лучше бы не задерживаться. Покрывало на тахте пахнет пылью и тленом, словно его постелили в позапрошлом году, и комнату с тех пор ни разу не проветривали. Возможно, впрочем, именно так и обстояли дела. Из моей старинной подружки вряд ли могла получиться хорошая хозяйка…
Спустившись вниз и совершив краткую познавательную экскурсию по дому, я решил перебраться в гостиницу. Море в десяти минутах ходьбы, еженощные дружеские попойки и экономия средств – это, конечно, круто, но чистые простыни, горячая вода и душевный покой привлекают меня куда больше.
Ташки в доме не было. Я взял купленную вчера черешню и отправился в сад. Никого. Уселся на крыльцо, вяло склевал несколько ягод. Есть не хотелось. Вообще ничего не хотелось, кроме как сматываться из этого унылого храма старой дружбы. Оставлю Ташке записку. Сама, в конце концов, виновата, что смылась с утра пораньше. Разбудить меня трудно, но вполне возможно. Стараться надо было!
Тем временем вокруг меня начали собираться независимые наблюдатели. Две старушки в ситцевых халатах и ветхих соломенных шляпках тусовались у калитки. Делали вид, что увлечены болтовней, а сами то и дело стреляли глазами в мою сторону. Еще одна, в зеленой шерстяной кофте и белой косынке, больше похожей на бинт, выгуливала вокруг уличного каштана хромую черную козу. Четвертая приветливо улыбалась мне из-за соседского забора. Она выглядела гораздо моложе своих соседок: не старушка даже, просто милая дама лет пятидесяти с хвостиком, с добрым лицом всеобщей тетушки и величественной осанкой школьной учительницы. Увидела, что я на нее смотрю, и помахала рукой, как старому знакомому.
– Хотите, кофе, молодой человек? – приветливо спросила она. – Только не вздумайте стесняться. Вы же мой новый сосед, я правильно понимаю?
– Еще не знаю, – неопределенно ответил я. – Но кофе – это слишком большое счастье, чтобы от него отказываться.
– Ну тогда идите сюда. Вам через забор проще лезть, чем мне: вы все же в брюках.
Метнувшись в дом за нетронутой гроздью бананов (не с пустыми же руками в гости идти!) возвращаюсь в сад. Забор между садовыми участками – скорее формальность, чем преграда. Он едва достает мне до пояса. Чуть-чуть подтянуться на руках, поочередно перекинуть ноги – и мы с бананами уже на чужой территории.
Ташкина соседка хлопочет на веранде. Машет мне оттуда, но я и сам скачу галопом на дивный кофейный аромат. Понимаю, что она его ВАРИТ! Не верю собственной удаче: я-то думал, что меня сейчас будут пичкать какой-нибудь растворимой бурдой, но даже такой печальный расклад был готов принять с благодарностью. А уж теперь-то… Усаживаюсь на табурет, получаю необъятную чашку цвета небесной лазури с небольшой трещинкой на позолоченной ручке. Из такой, конечно, не кофе бы пить, а компот. Ну да где наша не пропадала!